Полк. М. Н. МУРАХОВСКІЙ
“ Б Ы Л О Е “
(Изъ воспоминаній Кавалерійскаго Офицера)
Ч а с т ь 2-я
КАРТИНЫ ПОЛКОВОЙ ЖИЗНИ
1. Голубушка 1
2. Полковникъ Е. Ф. Фляксбергеръ 4
3. Командиры эскадроновъ 6
4. Офицерскій составъ 9
5. Полковыя дамы 11
6. Корнеты 12
7. Подъ Штандарты! 14
8. “Полкъ и жиды” 15
9. “Офицерское Собраніе” 16
10. Полковой кампаментъ 18
11. Плаваніе 20
12. Сборы съ пeхотой 21
13. Новый Командиръ 22
14. Дивизія 24
15. Офицерская Кавалерійская Школа 25
1. ГОЛУБУШКА
Существуетъ три категоріи Командировъ полка: изъ Гвардіи, изъ Арміи и по Генеральному Штабу. Обычно принято считать (какъ научила практика), что самой пріятной категоріей является первая, терпимой — вторая и наихудшей — третья. Раньше чeмъ говорить о причинахъ такой оцeнки, слeдуетъ конечно оговориться въ томъ смыслe, что она отнюдь не является правиломъ и что исключенія весьма возможны.
Въ служебной карьерe Гвардейскаго Офицера періодъ командованія Армейскимъ полкомъ не имeетъ никакого крупнаго значенія и обычно бываетъ очень краткосроченъ. Вполнe понятно, что, зная это, большинство изъ нихъ всячески стараются сдeлатъ этотъ періодъ обоюдно пріятнымъ и для себя и для полка, избeгая какой бы то ни было ломки полкового уклада и всецeло полагаясь на Старшаго Штабъ Офицера полка. Взамeнъ этого благодарное общество г. г. Офицеровъ и полностью сохраняющій свой престижъ Старшій Штабъ Офицеръ изъ кожи лeзутъ чтобы оправдать оказанное довeріе и черезъ какой-нибудь годъ стороны разстаются, унося другъ о другe самое лучшее воспоминаніе.
Такъ обычно бываетъ съ Полковымъ Командиромъ изъ Гвардіи. Скажу больше: такое командованіе нерeдко приноситъ полку опредeленную пользу, ибо сплошь и рядомъ знакомства и связи такого Командира вводятъ офицерскій составъ въ высшіе круги и создаютъ знакомства, могущіе быть очень и очень полезными въ будущемъ.
Командиръ полка армеецъ имeетъ свои и хорошія и дурныя стороны. Начать съ того, что командованіе его долгосрочно и чревато для его дальнeйшей службы послeдствіями. Такой Командиръ устраивается въ полку прочно и надолго и старается войти во всe изгибы полковой жизни. Онъ знаетъ, что максимальнымъ напряженіемъ всей полковой машины онъ можетъ ускорить моментъ полученія бригады, на большее же рeдко кто изъ нихъ разсчитываетъ. Какъ добиться этого максимальнаго напряженія — дeло другое и здeсь-то и выходятъ на сцену индивидуальныя качества каждаго. Не надо забывать, что передъ принятіемъ полка каждый изъ нихъ былъ Старшимъ Шт. Офицеромъ въ своемъ полку и ревниво оберегалъ свой престижъ, а потому и немудрено, что большинство изъ нихъ стараются сохранить хорошія отношенія со своими ближайшими помощниками. Рeдкій изъ нихъ становится въ рeзкую оппозицію къ Старшему Штабъ Офицеру полка, зная по личному опыту, что на сторонe послeдняго всегда будетъ весь офицерскій составъ, а такъ какъ условія длительнаго командованія выдвигаютъ на сцену и другія взаимоотношенія, кромe служебныхъ, то такая открытая оппозиція можетъ отравить существованіе. Въ первые годы командованія такіе Командиры стараются вникнуть во всe отрасли полкового хозяйства и пріобрeтаютъ названіе “тренчиковъ”, но съ теченіемъ времени они прочно сживаются съ полкомъ и всячески блюдутъ его интересы въ ущербъ своимъ собственнымъ.
И наконецъ 3-я категорія — идущіе по Генеральному Штабу. Само поступленіе въ Академію Ген. Штаба вырываетъ офицера изъ полковой среды въ чинe Шт. Ротмистра, т.е. по 7-му-8-му году его службы, ввиду чего такой офицеръ никогда не проникается настоящимъ полковымъ патріотизмомъ. Съ момента начала своей подготовки полкъ теряетъ для него значеніе “семьи”, а становится лишь первой ступенью по пути его служебной карьеры.
Личность Старшаго Шт. Офицера полка, укладъ полковой жизни, полковыя традиціи — однимъ словомъ все то, что для настоящаго кавалерійскаго офицера полно огромнаго значенія — для него пустой звукъ, смeшные предразсудки. Переходя изъ Штаба въ Штабъ онъ наконецъ добирается и до командованія полкомъ, какимъ — для него не важно, главное это то, что на этомъ полку онъ долженъ показать всю степень своей подготовки и въ возможно скорый срокъ, ибо затeмъ его опять ждетъ уютный кабинетъ въ очередномъ Штабe. И вотъ начинается энергичная работа по расчисткe пути для собственнаго продвиженія, ибо “послe насъ хоть потопъ”, какъ говорятъ французы. Обычно въ началe передъ строемъ г. г. Офицеровъ говорится громоносная рeчь противъ пьянства съ угрозами жесточайшихъ мeръ, затeмъ слeдуетъ критика всего состоянія полка, составляется новая программа, отъ которой ежится кожа у командировъ эскадроновъ, а у младшихъ офицеровъ выступаетъ испарина, ибо и тe и другіе отлично понимаютъ, что когда уляжется пыль, поднятая этой новой метлой, жизнь полка опять войдетъ въ старую колею, но полку долго еще прійдется зализывать раны и вправлять вывихнутые суставы. Безтолково проводимая “полевая работа”, этотъ конекъ генштабиста, не знающаго толкомъ системы втягиванія въ работу и правильной тренировки лошадей быстро расшатываетъ весь конскій составъ полка, сводя на нeтъ долгую работу эскадронныхъ командировъ, а безконечные часы, посвящаемые тактическимъ задачамъ, доводятъ до обалденія офицерскій составъ. Полкъ сразу разбивается на два лагеря: съ одной стороны Командиръ полка, а съ другой Старшій Шт. Офицеръ, вокругъ котораго плотно смыкается строй офицеровъ. Нeтъ ни общности интересовъ, ни взаимопониманія. Кипучая до сего времени жизнь Офицерскаго Собранія, находясь подъ недоброжелательнымъ контролемъ, замираетъ и переносится на частныя квартиры. Вотъ такъ, или приблизительно такъ, проходитъ “цензовое” командованіе полкомъ офицера Ген. Штаба.
Полковникъ Л. Ф. Баумгартенъ во время прибытія моего въ полкъ уже 3-й годъ командовалъ полкомъ и принадлежалъ ко 2-й категоріи. Какъ среди г. г. Офицеровъ, такъ и среди нижнихъ чиновъ онъ пользовался исключительной симпатіей, въ высшихъ же командныхъ кругахъ, видя въ немъ прекраснаго строевого офицера и очень самостоятельнаго человeка, съ нимъ считались и его цeнили. Его крупная внушительная фигура производила впечатлeніе и не было для него большаго удовольствія какъ нагонять страхъ и трепетъ на молодыхъ офицеровъ, въ дeйствительности же это былъ добрeйшей души человeкъ, готовый всегда прійти на помощь и словомъ и дeломъ. Семья его состояла изъ жены, сына, мальчика лeтъ 9-ти, и гувернантки француженки.
Въ полку поговаривали, что Марія Николаевна была крещеная еврейка. Такъ ли это, или нeтъ, но во всякомъ случаe это была очень милая женщина и если у нее и были свои недостатки — на полковой жизни они не сказывались. Съ мужемъ они жили очень дружно и очень любили принимать у себя. Саша — ихъ единственный сынъ былъ очень шустрый мальчикъ и общій баловень въ полку. М-ль Мари, француженка лeтъ 24-25 жила у нихъ давно, обладала мягкимъ увлекающимся сердцемъ и веселымъ и неунывающимъ характеромъ, съ полковой молодежью была въ пріятельскихъ отношеніяхъ и втихомолку мечтала стать полковой дамой. Пока же въ своихъ многочисленныхъ флиртахъ дальше поцeлуевъ не заходила, но зато на нихъ никогда не скупилась.
Если принято считать, что у каждаго человeка есть свои слабости, то у полковника ихъ было три: лампы, печи и часы.
Всякая новинка въ этой отрасли безконечно его интересовала и въ этихъ вещахъ онъ считалъ себя авторитетомъ. По поводу лампъ помню два случая, довольно характерныхъ. “Лампа должна давать максимумъ напряженія” обычно говорилъ онъ, и дeйствительно лампы свои во всемъ домe держалъ въ отличномъ состояніи.
Такъ вотъ, однажды послe не помню уже какой-то выкинутой нами шалости были мы въ числe 5-ти корнетовъ позваны къ 7-ми часамъ вечера “подъ штандартъ”, какъ обычно назывался вызовъ къ Командиру полка по дeламъ службы, когда вызванные собирались въ кабинетe Командира у стойки съ полковымъ Штандартомъ.
Ввели насъ въ кабинетъ и денщикъ ушелъ съ докладомъ къ Командиру. Настроеніе у насъ было неважное, ибо еще не такъ давно намъ была сдeлана сильная втерка съ предупрежденіемъ и потому дeло опредeленно попахивало гауптвахтой. Вдругъ слышимъ хорошо знакомые шаги и въ комнату быстрыми шагами входитъ Командиръ полка и не обращая на насъ вниманія подходитъ къ столу и слегка поправляетъ и безъ того очень хорошо горящую лампу, а затeмъ оборачивается къ намъ и, не подавая руки, сразу начинаетъ разносъ. Мы вытянулись и замерли и вдругъ въ самый разгаръ разноса стоящій правeе меня Корнетъ Бориславскій начинаетъ строить гримасы, вертeть головой и щурить глаза. Вся эта гимнастика насъ страшно поразила, Командира же полка привела прямо въ неистовство, ибо стойку онъ требовалъ безукоризненную, “Потрудитесь стоять смирно, корнетъ Б., когда съ Вами говоритъ Командиръ полка!” завопилъ онъ истошнымъ голосомъ. — “Не могу, г. Полковникъ, у меня глаза больные, а Ваша лампа свeтитъ какъ солнце” послeдовалъ вдругъ неожиданный отвeтъ. Паступило молчаніе и мы уже мысленно рeшили, что гауптвахты намъ не миновать и то въ максимальномъ размeрe. Какъ вдругъ картина рeзко измeнилась: весь просіявшій Командиръ заливается довольнымъ хохотомъ и съ возгласомъ “— Ну, эта лампа что, — а вотъ посмотрите эту!” тащитъ Бориславскаго изъ кабинета, а мы оставшіеся валимъ гурьбой за ними.
Осмотрeвъ лампу въ гостиной, такимъ же порядкомъ перекочевали въ столовую, гдe, наконецъ, Командиръ спохватывается, смотря на насъ недоумeвающими глазами и наконецъ видя по нашимъ скрытымъ улыбкамъ, что попался на удочку самъ же первый хохочетъ и ... оставляетъ насъ ужинать.
Другой случай былъ посерьезнeе. Не знаю ужъ почему полку была произведена внезапная ревизія полковыхъ суммъ. Дeло разыгралось слeдующимъ образомъ. Въ 7 часовъ вечера въ полкъ прибылъ Командиръ Корпуса Свиты Е. В. Генералъ Лермонтовъ, проeхалъ прямо на квартиру Командира полка и приказалъ произвести выемъ денежнаго ящика. Ящикъ въ присутствіи завeд. хозяйствомъ, казначея и дежурнаго офицера былъ доставленъ въ кабинетъ Командира полка и приступлено къ повeркe суммъ и отчетности.
Деньги и документы были выложены грудой на столe, за которымъ сидeлъ Командиръ Корпуса и его Начальникъ Штаба, фактически производившій повeрку, а около послeдняго стояли завeд. хозяйствомъ и казначей. У двери стоялъ дежурный по полку офицеръ, а самъ “Голубушка”, какъ мы называли Командира полка, съ самымъ безучастнымъ видомъ расхаживалъ по кабинету, изрeдка подходя къ столу. Въ одинъ изъ такихъ моментовъ, когда повeрка была въ самомъ разгарe, онъ вдругъ обратился къ Командиру Корпуса, говоря: “А обратилъ ты вниманіе, Ваше Высокопревосходительство, на мою новую лампу? Чудо, а не лампа! Вотъ посмотри: потяну я за эту цeпочку и сразу темно” и въ тотъ же моментъ въ комнатe воцарилась темнота. “— Полковникъ Баумгартенъ! Что за шутки во время исполненія служебныхъ обязанностей, потрудитесь сейчасъ же приказать подать свeтъ!” послышался разсерженный голосъ Командира Корпуса. “— А вотъ потянешь за эту цeпочку и опять горитъ” тeмъ же невозмутимымъ тономъ продолжалъ Командиръ полка, и снабженная въ то время еще мало извeстной Ауревской горeлкой керосино-калильная лампа вновь загорeлась яркимъ свeтомъ. “— Ты очевидно не учитываешь всю важность совершаемой повeрки для тебя”, проговорилъ уже мягкимъ голосомъ Командиръ Корпуса, на что послeдовалъ отчетливымъ рeзкимъ голосомъ отвeтъ: “В. В. П-во, будучи глубоко увeренъ въ своихъ помощникахъ, я ни на минуту не сомнeваюсь, что у меня въ полку все въ порядкe, а потому никакія провeрки значенія для меня не имeютъ!”. Сказавъ это, Командиръ полка рeзко повернулся и вышелъ изъ кабинета. Наступило неловкое молчаніе и провeрка продолжалась, но видно было, что Командиръ Корпуса нервничаетъ и все время поглядываетъ на дверь. Наконецъ ко всеобщему облегченію повeрка кончилась, причемъ все было найдено въ абсолютномъ порядкe. “Передайте Командиру полка, что повeрка окончена и попросите его сюда” — обратился Командиръ Корпуса къ дежурному офицеру. Черезъ минуту послышался громкій голосъ Командира полка, ясно доносившійся изъ сосeдней комнаты: “Очень радъ. Вложите ящикъ и доложите Командиру Корпуса, что комнаты при Офицерскомъ Собраніи готовы къ услугамъ его и его Начальника Штаба!” — Надо знать, что обычно Командиръ Корпуса, будучи въ очень дружескихъ отношеніяхъ съ Командиромъ полка, во время своихъ пріeздовъ въ полкъ всегда останавливался у него и предложеніе ему пріюта въ комнатахъ для пріeзжающихъ было равносильно отка-зу въ гостепріимствe. Командиръ Корпуса очевидно такъ это и понялъ, ибо рeзко поднявшись съ кресла и не дожидаясь доклада дежурнаго офицера вышелъ изъ комнаты. “— Полно, дорогой, дуться” послышался его голосъ изъ сосeдней комнаты. — “Ну прости, погорячился, но согласись, что и ты выбираешь для своихъ шутокъ неподходящее время”. “— Я былъ бы не правъ, В. В. П., если бы дeло происходило въ канцеляріи, но если В. В. П. угодно было выбрать для своей повeрки мой домъ, то не слeдовало бы забывать, что хозяинъ здeсь я и что повышатъ на себя голосъ въ своей же квартирe я никому не позволю!” Затeмъ голоса понизились и изрeдка лишь до кабинета доносилось недовольное бурчаніе командирскаго баса. Минутъ черезъ 10 завeдующій хозяйствомъ получилъ приказъ написать записку по полку съ извeщеніемъ о прибытіи Командира Корпуса и приказаніемъ прибыть въ Собраніе всeмъ г. г. Офицерамъ Полка для участія въ общемъ ужинe. Примиреніе состоялось и послe ужина Командиръ Корпуса, какъ всегда, былъ доставленъ на ночлегъ въ командирскую квартиру.
Что касается печей, то, не удовлетворяясь своимъ собственнымъ домомъ, этотъ добрeйшій чудакъ, приходя въ гости, начиналъ всегда съ того, что, свявъ пальто, съ мeста же накидывался на деньщика и начиналъ его учить какъ надо топить стоящую въ передней печь и нерeдко въ гостиную доносилась его громкая лекція пересыпанная крeпкими словечками. Такая же исторія повторялась и съ часами, которыхъ у него въ квартирe было очень много и всe они шли минута въ минуту.
Будучи прекраснымъ строевикомъ, онъ былъ требователенъ въ этомъ отношеніи и появлялся въ манежe въ самое неожиданное время, зато результаты получались прекрасные и полкъ очень высоко стоялъ въ смыслe строевой подготовки. Относясь неодобрительно къ азартнымъ играмъ, онъ самъ любя посидeть въ компаніи, сквозь пальцы смотрeлъ на кутежи и загулы, но при условіи, чтобы они не отражались на службe. Не рeдки бывали случаи во время полкового кампамента, когда, возвращаясь съ полкового ученья и будучи доволенъ работой полка, онъ выходилъ на балконъ Собранія и пропуская возвращающіеся эскадроны, кричалъ съ балкона: “По чаркe водки, молодцы! Г. г. Офицеровъ прошу ко мнe!” и когда всe спeшившись и передавъ лошадей вeстовымъ собирались въ Собраніи, приказывалъ подавать обeдъ. Обeдъ заканчивался кофе съ ликерами, затeмъ появлялся крюшонъ со льдомъ, а затeмъ незамeтно подходилъ ужинъ и къ 7 часамъ утра ни на минуту не сомкнувши глазъ офицеры садились на коней, поданыхъ къ Собранію, и шли на новое полковое ученье. “Кто пьянъ да уменъ — два угодья въ немъ” была его любимая поговорка.
Забота о нижнихъ чинахъ въ полку была возведена въ культъ. До сихъ поръ у меня сохранилась въ памяти первая полученная мною втерка по этому поводу. Шли мы подвижными сборами къ большому пeхотному лагерю подъ Люблиномъ, гдe предполагались сборы съ пeхотой. Подходя къ намeченной для ночлега деревнe, эскадронъ былъ встрeченъ квартиръерами, одинъ изъ которыхъ и провелъ меня на отведенную для меня квартиру. Спeшившись и войдя въ избу, гдe мой деныцикъ уже все приготовилъ, я снялъ китель и только что собирался приступить къ умыванью, какъ вдругъ черезъ открытое окно меня позвалъ Командиръ эскадрона и приказалъ показать ему расположеніе моего взвода. Приказаніе это застало меня врасплохъ, ибо я и понятія не имeлъ въ какомъ концe деревни расположились люди моего взвода. Видя мою, растерянность, Командиръ эскадрона страшно обозлился:
“— Стыдно, mon сhеr!” — заявилъ онъ. — “Запомните разъ и навсегда, что начальникъ не смeетъ устраиватъся самъ, пока лично не убeдится, что всe его подчиненные устроены хорошо. Этотъ разъ я Вамъ прощаю, но чтобы это не повторялось!”
Второй случай былъ вскорe послe этого. Высланъ былъ я въ сотавe полуэскадрона съ какой-то задачей. Погода была прекрасная и сeдловка была учебная, т.е. безъ вьюковъ, лишь на офицерскихъ сeдлахъ были приторочены дождевые плащи. Вдругъ изъ внезапно набeжавшей тучи полилъ дождь, да какой! Началъ я разстегивать ремни, чтобы отторочить плащъ, какъ вдругъ слышу голосъ командира полуэскадрона: “Ты что тамъ возишься, ужъ не собираешься ли одeвать плащъ?”, и на мой утвердительный отвeтъ заявилъ: “Да что ты, не видишь развe, что у солдатъ нeтъ шинелей, такъ какъ же ты смeешь плащъ одeвать?!” — Такіе и подобные случаи твердо укладывались въ памяти офицера и запечатлeвались на всю жизнь и кто знаетъ не они ли сослужили службу, когда разнузданная солдатская масса въ кавалерійскихъ частяхъ до конца сохранила уваженіе къ своимъ офицерамъ. А какъ эта самая масса была чутка къ малeйшему знаку вниманія, можетъ служить доказательствомъ слeдующій случай. Завeдывалъ я въ то время развeдчиками и возвращался со своей командой съ полевой поeздки. Люди были безъ шинелей, у меня же, какъ всегда, былъ притороченъ плащъ. До штаба оставалось верстъ десять, когда началъ накрапывать дождь, все болeе и болeе усиливаясь. Какъ на грeхъ у меня въ это время расковалась кобыла и спeшившись я убeдился въ невозможности продолжать путь верхомъ. Посмотрeвъ на стоящаго рядомъ вeстового, я вдругъ замeтилъ, что его всего трясетъ какъ въ лихорадкe. Тогда я отстегнулъ свой плащъ и приказалъ вeстовому одeть его, а унтеръ-офицеру велeлъ вести команду перемeннымъ алюромъ, самъ же остался съ расковавшейся кобылой и потихоньку повелъ ее въ поводу, шлепая по грязи. Шелъ я долго и вымокъ, что называется, насквозь. У самаго города встрeтилъ меня трубачъ съ шинелью, высланный моимъ унтеръ-офицеромъ, но было уже поздно. Къ вечеру я слегъ со страшнeйшимъ воспаленіемъ легкихъ. Прійдя въ сознаніе на 2-я или 3-и сутки, я узналъ, что у моего деньщика на кухнe за это время перебывалъ чуть ли не весь эскадронъ, все время справляясь о моемъ здоровье, а когда я впервые явился на службу, то до глубины души былъ тронутъ безчисленными знаками самаго деликатнаго вниманія.
Заканчивая главу о Командирe полка, могу сказать, что о немъ не только у меня, но думаю что и во всемъ полку осталось самое свeтлое воспоминаніе. Чрезвычайно чуткій и отзывчивый человeкъ и въ то же время глубокій психологъ онъ горячо любилъ конное дeло и былъ прекраснымъ воспитателемъ молодежи.
2. ПОЛКОВНИКЪ Е. Ф. ФЛЯКСБЕРГЕРЪ
Раньше, чeмъ говорить о Полковникe Фляксбергерe, старшемъ Штабъ-Офицерe полка, я долженъ задержаться на самой фигурe Старшаго Штабъ-Офицера и той роли, которую она играетъ въ жизни кавалерійскаго полка. Офиціально онъ является ближайшимъ помощникомъ Командира полка, не офиціально же онъ фактическій хозяинъ, особенно въ тeхъ случаяхъ, когда онъ коренной офицеръ полка. Будучи старeйшимъ офицеромъ, онъ какъ бы является хранителемъ всeхъ полковыхъ традицій, объединяетъ вокругъ себя весь офицерскій составъ и авторитетъ его безграниченъ во всeхъ случаяхъ полковой жизни. Командиръ полка — явленіе проходящее, старшій же Штабъ-Офицеръ — фундаментъ полка. Къ нему обращаются за разрeшеніемъ вопросовъ, до самыхъ интимныхъ включительно и его рeшеніе принимается безоговорочно и даже Судъ чести, стоящій на стражe офицерскаго достоинства, выступаетъ лишь тогда, когда Старшій Штабъ — Офицеръ самъ признаетъ свой авторитетъ недостаточнымъ. Являясь такимъ образомъ какъ бы буферомъ между офицерами полка и ихъ Командиромъ, Старшій Штабъ-Офицеръ долженъ обладать большимъ тактомъ и достаточной силою воли.
Переходя къ личности Полковника Фляксбергера, попутно укажу на случай изъ его жизни, когда его тактъ и умeніе выйти изъ положенія очень пригодились полку. Случай этотъ заключался въ слeдующемъ: въ полкъ прибылъ новый Командиръ полка.
Наканунe офицеры проводили его предшественника, своего стараго и всeми любимаго Командира и потому настроеніе у всeхъ было мрачное и подавленное, особенно учитывая еще и то, что новый командиръ былъ изъ Генеральнаго Штаба. Въ назначенное время офицеры были собраны въ залe Полкового Собранія въ полной парадной формe для представленія новому Командиру, послe чего долженъ былъ состояться общій обeдъ, на которомъ должны были присутствовать и высшіе представители мeстной администраціи, собранные въ гостиной. Точно въ назначенный часъ въ залъ вошелъ Командиръ полка въ парадной формe и Старшій Шт.-Офицеръ Полковникъ Фляксбергеръ, скомандовавъ: “г. г. Офицеры!”, подошелъ къ нему съ рапортомъ. Идя вдоль фронта, онъ называлъ каждаго, офицера, упоминая его чинъ, фамилію и занимаемую должность, послe чего Командиръ полка задавалъ нeсколько общихъ вопросовъ и, пожавъ руку, переходилъ къ слeдующему. Покончивъ съ представленіемъ и выйдя передъ офицерскій строй, Командиръ началъ говорить рeчь, точно придерживаясь ген.-штабнаго шаблона, т.е. какъ обычно тутъ была и честь отъ оказаннаго Высочайшаго довeрія и готовность во что бы то ни стало оправдать это довeріе, затeмъ переходъ на укладъ полковой жизни и его отрицательныя стороны какъ то: пьянство и азартныя игры и какъ всегда вся эта рeчь закончилась призывомъ къ нашему благоразумію подъ угрозой жесточайшилъ репрессій.
Прислушиваясь къ этому шаблону что называется въ полъ уха, мы вдругъ были поражены заключительными его словами: “Хорошій офицеръ долженъ быть безукоризненъ какъ по своимъ внутреннимъ качествамъ, такъ и по своему внeшнему виду”, — говорилъ Командиръ полка. —”Всякое уклоненіе отъ Высочайше утвержденной формы — недопустимое и даже преступное позерство, ибо начинается оно обычно съ мелкихъ уклоненій, а заканчивается присвоеніемъ незаслуженныхъ отличій, какъ напримeръ, ваше шитье на воротникe, господа, ну да объ этомъ мы съ вами будемъ говорить особо!” — закончилъ онъ и, сдeлавъ общій поклонъ, направился въ гостиную, гдe его ждали представители города.
Надо знать, что нашъ полкъ въ отличіе отъ другихъ полковъ носилъ на воротникахъ офицерскихъ мундировъ не общеармейское шитье въ одну петлицу, а двойное, т.е. въ двe простыхъ петлицы. Шитье это было единственное во всей конницe и г. г. Офицеры полка очень гордились этимъ отличіемъ. Такимъ образомъ станетъ понятнымъ то возмущеніе, съ которымъ г. г. Офицеры встрeтили этотъ совершенно незаслуженный упрекъ. Поднялся ропотъ и, окруживъ Старшаго Штабъ-Офицера, мы наперебой просили его опровергнуть командирское обвиненіе. Нахмурившійся было полковникъ Фляксбергеръ и самъ какъ видно сильно задeтый словами Командира, вдругъ улыбнулся и, обращаясь къ особенно возмущавшейся молодежи, смeясь, проговорилъ: — “Тихо, сугубые, — все образуется!” и, обращаясь къ хозяину собранія, спросилъ: “Кто будетъ сидeть рядомъ съ Командиромъ за обeдомъ?” и получивъ отвeтъ, распорядился: — “Посади съ одной стороны батю, а съ другой мирового судью, я же сяду напротивъ между Начальникомъ Уeзда и Комиссаромъ по Крестьянскимъ дeламъ” и затeмъ, взявъ подъ руку священника, отошелъ съ нимъ въ сторону.
Вскорe изъ гостиной вышелъ Командиръ полка съ адъютантомъ окруженный представителями города и общество смeшавшись разбилось на группы и вотъ тутъ-то мы всe съ возмущеніемъ замeтили, что на командирскомъ воротникe было нашито не наше двойное, а простое армейское шитье въ одну петлицу.
Въ это время портьера, раздeляющая залъ отъ столовой, раздвинулась и показавшійся на порогe хозяинъ Собранія доложилъ, что обeдъ готовъ. — “Прошу къ столу, господа”, —:командовалъ Командиръ полка и, обращаясь къ батюшкe, добавилъ: “Отецъ Іаковъ, благословите трапезу!”. Послe короткой молитвы всe шумя стульями начали разсаживаться, а въ сосeдней комнатe послышалось откашливаніе пришедшихъ трубачей. Въ началe обeда настроеніе какъ-то не клеилось и даже на корнетскомъ концe, всегда такомъ оживленномъ, царила на сей разъ какая-то подавленность и мрачное уныніе, но когда стало замeтно, что нашъ новый Командиръ, вопреки своей антіалкогольной рeчи, повидимому и самъ не прочь выпить и закусить — настроеніе начало поправляться и все наше вниманіе съ надеждой было устремлено на центръ стола. А посмотрeть было на что. Умeло подобранная полковникомъ Флякбергеромъ компанія окружавшая Командира полка, начиная съ полкового священника, умeла и любила выпитъ и сразу повела дeло такимъ темпомъ, которому могъ бы позавидовать и корнетскій столъ. Серія закусокъ тянулась безконечно и выпито было гораздо больше обычнаго пока докатились до начала обeда. Сразу же подали вино и начались безконечные тосты, каждый изъ которыхъ требовалъ новаго бокала: за Государя, за Шефа, за Инспектора Конницы, за Полкъ, за Командира корпуса, за Начальника дивизіи, за Командира бригады, за Командира полка, за каждаго из присутствующихъ городскихъ представителей, а ихъ присутствовало семь или восемь и т. д. Трубачи гремeли, неслось безпрерывное ура и настроеніе все повышалось. Этого оказалось мало и по знаку полк. Фляксбергера къ Командиру потянулись представители отъ каждаго чина: — “г. Полковникъ!” поднялся онъ подходя съ бокаломъ къ Командиру: —”разрeшите мнe отъ имени Штабъ-Офицеровъ полка выпить Ваше здоровье и пожелать блестящаго командованія полкомъ!” Уже съ замeтнымъ трудомъ поднявшійся на встрeчу Командиръ разражается довольно несвязной рeчью и выпиваетъ свой бокалъ. Минутъ черезъ 10 къ нему подходитъ Старшій Ротмистръ и отъ имени ротмистровъ привeтствуетъ его; повторяется та же исторія: за нимъ слeдуетъ Поручикъ, затeмъ Корнетъ и наконецъ Эстандартъ-Юнкеръ. Однимъ словомъ, шло правильное систематическое надираніе Командира.
Взвинченный своимъ новымъ положеніемъ Командира, окруженный вниманіемъ многочисленныхъ подчиненныхъ онъ медленно, но вeрно приближался къ концу. Но полковнику Фляксбергеру и этого было мало. Пошептавшись съ Хозяиномъ Собранія, онъ знакомъ подозвалъ къ себe младшаго корнета и что-то шепнулъ ему на ухо, послe чего тотъ отчетливо повернувшись, вышелъ въ буфетную.
Обeдъ кончался и прислуга спeшно приготовляла кофе въ гостиной. Увидя показавшагося на порогe Хозяина Собранія, полк. Фляксбергеръ всталъ и обращаясь къ Командиру полка, сказалъ: — “г. Полковникъ! Раньше чeмъ закончивъ обeдъ, мы перейдемъ на кофе; разрeшите отъ имени Полка просить Васъ выпить бокалъ нашего венгерскаго, два года тому назадъ милостиво одобреннаго Его Величествомъ Государемъ Императоромъ”. Мы такъ и ахнули: послe всего выпитого да еще венгерское, это густое, душистое и очень крeпкое вино! Совсeмъ ослабeвшій Командиръ было запротестовалъ, но когда къ нему подошелъ младшій корнетъ, неся на блюдe большой бокалъ, а всe присутствующіе грянули:
“Просимъ младшаго Корнета
“Поднести бокалъ вина;
“Хороша традиція эта —
“Командиръ нашъ пьетъ до дна”.
Командиръ всталъ, и придерживаясь рукою за столъ, поклонился и выпилъ вино.
Перешли въ гостиную, гдe былъ приготовленъ кофе и ликеры. На этомъ короткомъ переходe мы потеряли нашего нового Командира, который заботами трехъ Штабъ-Офицеровъ и Хозяина Собранія былъ отведенъ въ комнату для пріeзжающихъ, освобожденъ отъ парадной формы и мундира и уложенъ въ кровать, гдe моментально и заснулъ, а въ то время когда онъ покоился мирнымъ сномъ, приведенный по приказанію полк. Фляксбергера полковой портной “баронъ Элькесъ”, расположившись въ карточной комнатe подъ охраной двухъ корнетовъ спeшно нашивалъ на воротникъ командирскаго мундира двойныя полковыя петлицы, послe чего мундиръ былъ положенъ на свое мeсто.
Съ большой тревогой ждали мы слeдующій день, когда Полку былъ назначенъ опросъ претензій, ибо отъ того какую линію возьметъ Командиръ зависило очень и очень многое, но какъ во время самаго смотра, такъ и послe него онъ ни словомъ не обмолвился о вчерашнемъ днe.
Первое время офицеры были на чеку, по совeту полковника Фляксбергера, а затeмъ мало по малу жизнь вошла въ прежнюю колею, но никогда больше Командиръ полка не возвращался къ вопросу о вредe кутежей и неформеннымъ петлицамъ и лишь сдавая Полкъ новому Командиру, онъ въ своей послeдней рeчи упомянулъ: “Передавая Полкъ, могу Вамъ по дружески сказать; учить его не надо, — онъ выученъ прекрасно, но учиться на немъ можно и слeдуетъ”.
Семья у полк. Фляксбергера была большая: два сына и три дочери, но такъ какъ сыновья учились въ Корпусe, а дочери въ Институтe, то домъ оживалъ лишь на Рождество, Пасху и каникулы, въ остальное же время старики жили одни. Оба они были очень гостепріимны и любили принимать у себя. Жену его звали Аполинарія Валерьяновна и изъ этого имени своей жены полк. Фляксбергеръ сдeлалъ оригинальнюе примeненіе: трудно выговариваемое и въ трезвомъ состояніи оно для и слегка подвыпившаго становилось форменнымъ камнемъ преткновенія и потому когда слегка охмeлeвшій корнетъ отказывался отъ дальнeйшей выпивки ему хозяинъ задавалъ вопросъ: “А какъ зовутъ мою жену?” и если слeдовалъ правильный отвeтъ, ему предлагалось пить и дальше, но если у ослабeвшаго сугубаго получалось что-либо вродe “Аполинаріи Варильяновны”, то обычно подъ общій хохотъ ему давалось разрeшеніе “переходить на пиво”.
Заканчивая воспоминанія о Полковникe Фляксбергерe, не могу умолчать и о визитe его на гарнизонную гауптвахту въ Кeльцахъ, служившимъ долго темой разговора въ Варшавe. Дeло было такъ: проeздомъ черезъ Кeльцы рeшилъ онъ навeстить двухъ нашихъ корнетовъ, сидящихъ на гауптвахтe. Въ разговорe съ дежурнымъ по Карауламъ офицеромъ онъ заручился согласіемъ послeдняго угостить арестованныхъ чаемъ и кое-какими закусками при условіи что не будетъ “ни рюмки” спиртного. Узнавъ что при караульномъ помeщеніи имeется самоваръ, полковникъ Фляксбергеръ съeздивъ въ городъ за покупками самъ прошелъ въ помeщеніе нижнихъ чиновъ и повозившись около самовара, приказалъ податъ его въ помeщеніе арестованныхъ. Вскорe проходящій мимо этого помeщенія дежурный по карауламъ могъ видeть въ открытую дверь всю компанію мирно попивающую чай и съ аппетитомъ поглощающую ветчину, колбасы и прочія закуски, причемъ на столe не было и признаковъ спиртного. Успокоенный въ этомъ отношеніи дежурный отправился по своимъ дeламъ и тeмъ больше было его удивленіе, когда, вернувшись черезъ часъ, онъ еще издали услышалъ нестройное пeніе и хохотъ, свидeтельствующія о весьма приподнятомъ настроеніи арестованныхъ. Полковника Фля-ксбергера онъ уже не засталъ, но зато всe узники встрeтили его дружными оваціями и наперебой просили его выпить съ ними стаканчикъ чая. Желая понять въ чемъ дeло, ибо и слeпой бы замeтилъ, что вся компанія зeло навеселe, онъ принялъ приглашеніе и принявъ изъ довольно неувeренныхъ рукъ своего сосeда налитый ему изъ уже холоднаго самовара стаканъ чая, началъ пытливо осматривать комнату. Разгадка не долго заставила себя ждать и первый же глотокъ чая, отъ котораго у него глаза на лобъ полeзли, точно ему указалъ истинный источникъ приподнятаго настроенія. Ломать головы не приходилось — въ самоварe была водка, а въ маленькомъ чайничкe коньякъ. По наружному виду эта смeсь вполнe походила на некрeпкій чай, что же касается ея оглушительной крeпости, то объ этомъ предоставлялось судить каждому. Какъ вся эта исторія вышла изъ стeнъ гауптвахты неизвeстно, но докатилась она до самой Варшавы, вызывая всюду смeхъ и подтруниваніе.
Закончилъ свою карьеру Полк. Фляксбергеръ Генералъ-Маіоромъ въ отставкe, такъ и не получивъ полка, ибо графа “о спиртныхъ напиткахъ” въ его аттестаціи стала мертвымъ препятствіемъ на пути дальнeйшаго продвиженія.
3. КОМАНДИРЫ ЭСКАДРОНОВЪ
Описывая свой визитъ въ Эскадронъ Ея Высочества, я лишь слегка коснулся фигуры его Командира, какъ равно и о своемъ Командирe упомянулъ лишь вскользь, сейчасъ же, переходя въ своихъ воспоминаніяхъ къ этимъ “столпамъ” Полка, я постараюсь болeе подробно остановиться на ихъ роли, особенностяхъ и взаимоотношеніи.
Въ то время, къ которому относятся мои воспоминанія, т.е. въ концe 80-хъ годовъ прошлаго столeтія, Командиръ эскадрона былъ полнымъ хозяиномъ въ своемъ эскадронe, т.е. онъ собственными заботами заготовлялъ фуражъ для лошадей и продукты для довольствія людей. Получая для этой цeли денежные авансы онъ расходовалъ ихъ безконтрольно, отчитываясь въ нихъ примeнительно существующимъ въ тотъ моментъ справочнымъ цeнамъ. Удачныя закупки, своевременныя заготовки — шли ему на плюсъ, составляя вполнe легальную статъю дохода, при обратномъ же положеніи приходилось доплачивать изъ собственнаго кармана. Хорошаго въ этой системe было мало, ибо поглощенный хозяйственными заботами, Командиръ эскадрона долженъ былъ чрезвычайно бережно расходовать конскія силы, боясь чуть-чуть болeе напряженной работой спустить жирокъ съ лошадиныхъ задовъ. Начальство тeхъ временъ требовало исключительно “тeлъ” и Командиръ, у котораго эскадронъ былъ въ “плохомъ тeлe” могъ свобод-но поставить крестъ на своей дальнeйшей карьерe. Отсюда понятна та ненависть къ Командирамъ полка изъ Генер. Штаба, о которой я упоминалъ въ началe своихъ воспоминаній ибо таковые командиры въ погонe за полевой работой совсeмъ не считались съ “тeлами”. Сказывалась эта система плохо и на насъ, младшихъ офицерахъ, сводя на нeтъ нашъ служебный пылъ, ибо стоило какому-либо ревностному корнету продержать свою смeну лишнихъ 2-3 минуты на рыси, или галопe, какъ уже изъ-за угла манежа показывалась угнетенно-печальная физіономія вахмистра, однимъ своимъ сокрушеннымъ видомъ заставлявшая переводитъ смeну въ шагъ дабы избeгнуть въ будущемъ язвительныхъ упрековъ Командира эскадрона: — “Замечтались, Корнетъ? Вспомнили о любимой женщинe? Не рекомендуется, особенно на широкихъ аллюрахъ!”, или что-либо въ этомъ родe.
Ближайшимъ помощникомъ Командира эскадрона во всeхъ его хозяйственныхъ операціяхъ являлся конечно вахмистръ и потому у рeдкаго изъ нихъ не было своего домишка, да еще и съ огородомъ.
С наступленіемъ лeтняго кампамента для Командира эскадрона наступала страдная пора: прочищенные “травянымъ довольствіемъ” конскіе желудки усиленно требовали “сухого фуража”, эскадронныя ученья, ведущіеся на скромныхъ аллюрахъ уступали мeсто полковымъ, пропорціонально повышая работу и гибельно сказываясь на жировыхъ наслоеніяхъ. Не привыкшія и не втянутыя въ работу мускулы лошадей постепенно крeпли, но заднія ляжки все еще оставались плоскія и не давали столь желаннаго вида “штановъ”. Надвигался вопросъ о необходимости лишняго гарнца, рeзки и пр. дорого стоющихъ дополненій; а впереди еще подвижные сборы, сборы съ пeхотой, спеціально кавалерійскіе сборы и большой маневръ, что въ переводe значило: содержаніе своихъ г. г. офицеровъ, хотя eдящихъ и слабо, но пьющихъ сугубо, усиленная гонка конскаго состава, все еще слабо втягивающагося въ работу и вeчный страхъ передъ многочисленнымъ начальствомъ за “плохія тeла”.
А тутъ еще младшіе офицеры, столь чуткіе и послушные въ зимній періодъ обученія совсeмъ измeнились и движимые соревнованіемъ и полковымъ патріотизмомъ работаютъ не за страхъ, а за совeсть, приводя изъ дальнихъ разъeздовъ и большихъ развeдокъ порученныхъ имъ лошадей въ такомъ видe, что командирскія и вахмистерскія сердца обливаются кровью. Правда, задачи выполняются прекрасно, благодарности сыпятся дождемъ, строевое реномe полка росло и ширилось, но руки командировъ эскадроновъ и ихъ вахмистровъ все чаще и чаще тянулись къ затылку. Такъ тянулось до конца маневра. Послeдній страшный день объeзда Великаго Князя, чей проницательный глазъ проникалъ всюду и полевой экзаменъ конченъ. Въ первыхъ числахъ октября полкъ потянулся на зимнія квартиры. Спокойно и радостно на душe у Командира полка отъ сознанія блестяще выдержаннаго экзамена, весело и шумно галдитъ молодежь въ предвкушеніи предстоящаго отдыха, отпуска и проч. развлеченій; сіяютъ молодыя загорелыя лица солдатъ, лоснящіеся отъ хорошаго питанія и здоровой физической работы и только эскадронные командиры и вахмистры хранятъ серьезно озабоченный видъ, да и понятно — нелегкая задача опять покрыть этотъ проклятый мускулъ желаннымъ слоемъ жира.
Впрочемъ ошибочно было бы думать, что эти хозяйственныя соображенія ограничивали работу Командировъ эскадроновъ во вредъ полку — наоборотъ, въ нужную минуту для интересовъ полка они давали максимумъ напряженія, но эта вeчная угроза отвeтственности висeла надъ ними Дамокловымъ мечомъ. Сама по себe система, требующая отъ Командира эскадрона и “тeлъ” и “мускула” была не хороша, но по счастью она доживала послeдніе дни.
Взаимоотношенія между Командирами эскадроновъ были прекрасныя, что не мeшало имъ зорко слeдить за работой другъ друга въ видахъ самаго отчаяннаго соревнованія, но если кому-либо изъ нихъ удавалось, обманувъ бдительностъ остальныхъ, щегольнутъ на смотру какой-либо отраслью, на него не сердились и винили только себя. По отношенію Командира полка всe эскадронные командиры были сдержанно насторожены, держась сплоченнымъ строемъ за широкой спиной Старшаго Шт.-Офицера, и готовые въ любую минуту поддержать послeдняго; въ отношеніи же младшихъ офицеровъ замeчалась большая внимательностъ, заботливость и полная готовность поддержать ихъ совeтомъ и дeломъ, но въ то же время служба и служба толковая, а не отбываніе номера — требовалась во-всю.
Въ то время, къ которому относится этотъ періодъ моихъ воспоминаній, составъ Командировъ эскадроновъ въ полку былъ слeдующій.
Эскадрономъ Ея Высочества командовалъ Ротмистръ Латынинъ. Фамилія эта въ полку была хорошо извeстна, такъ какъ въ свое время въ немъ служили отецъ и братъ Александра Александровича. Самъ Ротмистръ Латынинъ, или какъ его старшіе въ глаза, а младшіе за глаза называли “Шуша”, былъ чрезвычайно любимъ и популяренъ въ полку. Требовательный, но до крайности заботливый къ своимъ подчиненнымъ онъ былъ безгранично преданъ полку, въ которомъ провелъ свое дeтство и всю свою офицерскую службу. Стоя на отлетe отъ Штаба полка, онъ самъ сравнительно рeдко появлялся въ Штабe, но зато всегда былъ въ курсe полковыхъ дeлъ черезъ своихъ офицеровъ и унтеръ-офицеровъ, посылаемыхъ имъ “для связи”. Задача такой “связи” была не изъ легкихъ, ибо ей вмeнялось въ обязанность негласно, т.е. незамeтно обойти всe эскадроны и дать точный отчетъ въ какомъ состояніи находится въ каждомъ изъ нихъ степень подготовки молодыхъ солдатъ, развeдчиковъ, унтеръ-офицеровъ и молодыхъ лошадей, какой эскадронъ въ лучшихъ тeлахъ и какова его фуражная дача и проч., передъ очередными же смотрами задача эта еще болeе усложнялась дополнительными свeдeніями, а именно: какими особенными номерами собирается блеснуть на смотру каждый эскадронъ и какія кушанія предпочитаетъ инспектирующее лицо?
Любя и умeя много выпить, онъ очень любилъ общество молодежи и въ свои нечастыя появленія въ Штабe полка являлся всегда центромъ ея вниманія.
Начальство Ал. Ал. не долюбливалъ и всегда старался держаться отъ него подальше, изъ своихъ же сверстниковъ былъ болeе друженъ съ Командиромъ 5-го эскадрона Ротмистромъ Бауманомъ, спокойнымъ, очень хозяйственнымъ нeмцемъ, у котораго эскадронъ былъ всегда въ прекрасномъ порядкe. Между ними всегда шло соревнованіе по всeмъ отраслямъ, нерeдко дающее пищу для шутокъ всему полку.
Помню случай, когда заспоривъ между собою чьи развeдчики лучше, Ротмистръ Бауманъ обнаружилъ пропажу шести лошадей уведенныхъ изъ конюшни развeдчиками эскадрона Ея Высочества изъ-подъ носа зазeвавшагося дневальнаго, въ отвeтъ на что Ротмистръ Латынинъ и его офицеры остались безъ ужина, украденнаго прямо съ плиты развeдчиками 5-го эскадрона — и это все при условіи раздeляющаго ихъ 15-ти верстнаго разстоянія.
Маленькаго роста, крeпкій и коренастый Ал. Ал. прочно и красиво держался въ сeдлe, безгранично любилъ конное дeло и былъ на прекрасномъ счету у начальства, солдаты его любили, хотя онъ изрeдка ихъ и поколачивалъ, но зато въ его эскадронe почти не было случаевъ отданія подъ судъ, а это солдаты особенно цeнили. Выросши въ своемъ полку съ малыхъ лeтъ, онъ сроднился съ нимъ какъ съ родной семьей и когда, будучи произведенъ въ подполковники по линіи, онъ угодилъ въ Ольвіопольскій полкъ, его чуть не хватилъ ударъ. Выeхавши сейчасъ же въ Петербургъ хлопотать о возвращеніи въ полкъ онъ до того изнервничался, что заболeлъ и слегъ въ госпиталь, гдe и пролежалъ до того времени когда ему принесли приказъ, которымъ онъ по Высочайшему повелeнію переводился изъ Ольвіопольскаго въ Ямбургскій полкъ.
Командиръ 2-го эскадрона Ротмистръ Хомяковъ былъ полной противоположностью Ал. Ал. — высокаго роста, худой и до крайности замкнутый человeкъ. Говорили, что когда-то давно ему пришлось пережить большую жизненную драму и хотя повидимому никто толкомъ не зналъ въ чемъ собственно она состояла — всe мы безъ исключенія относились къ нему съ бережнымъ вниманіемъ и глубокимъ уваженіемъ. Общества онъ не бeжалъ, но и не искалъ его. Къ офицерамъ и солдатамъ относился ровно и заботливо, но какъ-то холодно-равнодушно и даже въ разгарe дружескихъ пирушекъ чувствовалось, что мысли его гдe-то далеко. Дамъ не любилъ и общества ихъ явно избeгалъ. Иногда на него находила полоса унынія и тогда онъ запирался въ своей квартирe и посылалъ за “трубачами”. “Хомяковскіе трубачи”, подъ каковымъ названіемъ они были извeстны въ полку состояли изъ двухъ хорошихъ скрипачей жидковъ и прекраснаго віолончелиста той же національности.
Звалъ онъ ихъ обычно часовъ въ 10 вечера и держалъ у себя далеко за полночь и тогда случайный прохожій могъ слышать какъ изъ наглухо запертаго домика Ротмистра неслись тягучіе звуки скрипичнаго дуэта и густой мелодичный аккомпаниментъ віолончели. Что дeлалъ въ это время самъ Ротмистръ, никто не зналъ, ибо угрюмо необщительный деньщикъ ревнино оберегалъ всякій доступъ къ нему.
Третьимъ эскадрономъ командовалъ Ротмистръ Владиміровъ. Кончившій Академію Ген. Штаба по II разряду, онъ чувствовалъ себя головой выше всeхъ остальныхъ офицеровъ полка, хотя, судя по откровеннымъ офицерскимъ бесeдамъ, послeдніе далеко не были согласны съ этой оцeнкой. Рeзкій до грубости съ подчиненными онъ, благодаря своему апломбу и самоувeренности, не былъ любимъ и среди равныхъ и только передъ начальствомъ превращался въ угодливо заискивающаго. Въ конномъ дeлe разбирался слабо и если бы не наличіе прекраснаго во всeхъ отношеніяхъ вахмистра, эскадронъ его былъ бы ниже средняго. Любя выпить и посидeть въ компаніи, онъ часто приглашалъ къ себe, гдe гостей принимала его супруга, хорошенькая, но довольно ограниченная блондинка, до крайности гордая своимъ “ученымъ” мужемъ и свысока смотрящая на младшую братію. Молодежь бывала у нихъ неохотно, кромe эскадронныхъ офицеровъ принужденныхъ ходить туда по обязанности. Пойдя по линіи Ген. Штаба, онъ закончилъ свою карьеру Командиромъ пeхотнаго полка, гдe вeроятно былъ болeе на мeстe, чeмъ въ конницe.
Ротмистръ Владиславъ Владиславовичъ Франковскій или какъ его заглаза называли “мондрый Владекъ”, командовалъ Штандартнымъ эскадронюмъ, командовалъ давно и очень хорошо. Онъ считался старшимъ изъ командировъ эскадроновъ и пользовался въ полку большимъ авторитетомъ.
Въ первой части своихъ записокъ я уже упоминалъ о немъ, но конечно этого мало, такъ какъ о “мондромъ Владекe” можно было написать цeлые тома. Ввиду того, что онъ въ теченіе пяти лeтъ былъ моимъ Командиромъ эскадрона я остановлюсь немного подробнeе на этой безусловно интересной и характерной личности.
По отношенію младшихъ и особенно своихъ подчиненныхъ онъ всегда былъ изысканно любезенъ, начиная свое къ нимъ обращеніе со словъ “mon сhеr”, но за этимъ милымъ началомъ далеко не всегда слeдовало столь же милое продолженіе. Такъ, напримeръ, присутствуя на занятіяхъ какой-ни-будь смeны въ манежe и обладая прекрасной зрительной памятью, онъ молча дeлалъ свои наблюденія, а затeмъ по окончаніи eзды вызывалъ обучавшаго смeну офицера въ канцелярію и обращался къ нему съ такой приблизительно рeчью: “Благодарю Васъ, mon сhеr, за работу Вашей смeны; видно, что время Вами не потеряно даромъ и Ваши новобранцы за незначительнымъ исключеніемъ довольно глубоко усажены въ сeдло”. — “Но это не новобранцы, г-нъ Ротмистръ, это была смeна развeдчиковъ”, заявляетъ недоумeвающій офицеръ, покраснeвшій было отъ удовольствія въ началe командирской рeчи. “Ахъ, это были развeдчики, mon сhеr, ну тогда дeло хуже, ибо что хорошо для новобранца, то никуда не годится для развeдчика”. Видя, что у офицера вытягивается физіономія, Владекъ продолжаетъ ободряюще: “Но Вы, mon сhеr, не падайте духомъ, посадка и управленіе правда неважныя (что же, спрашивается, остается кромe этого?), но общее впечатлeніе не очень плохое, такъ что при внимательной настойчивости дeло можно поправить. Вотъ хотя бы для примeра рекомендую взгрeть какъ слeдуетъ 4-го номера — эта каналья проeзжая мимо Васъ, не только не тянулъ ногу въ каблукъ на галопe, но наоборотъ крючилъ ее до безобразія, разсчитывая очевидно, что Вы, занятые въ этотъ моментъ закуриваніемъ новой папиросы, этого не замeтите”. Затeмъ слeдовалъ цeлый рядъ аналогичныхъ замeчаній, касающихся посадки и уп-равленія съ указаніемъ NN провинившихся всадниковъ и взмокшій до седьмого пота “ mon сhеr “ отпускался съ любезной улыбкой, давая себe мысленно слово никогда больше не курить во время занятій. Нужно ли говорить, что Владекъ отлично зналъ, что учились не новобранцы, а развeдчики.
Насколько хорошо онъ зналъ всeхъ безъ исключенія лошадей своего эскадрона, настолько не удерживались въ его памяти людскія лица и не только старыхъ солдатъ, но даже унтеръ-офицеровъ своихъ онъ всегда путалъ по фамиліямъ. На этой почвe иногда разыгрывались комическіе случаи.
Ротмистръ Адольфъ Христіановичъ Бауманъ командовалъ 5-мъ эскадрономъ и былъ очень любимъ и старшими и своими подчиненными. Окончивъ барейторскій отдeлъ Кавалерійской Школы, онъ былъ прекраснымъ eздокомъ и обладая при этомъ крупной, хорошо сложенной фигурой, являлъ собою на конe весьма импозантную фигуру. Нравомъ Ротмистръ былъ скроменъ и не злобивъ, о подчиненныхъ рачителенъ, почему и пользовался общими симпатіями. Люди 5-го эскадрона хотя и не блистали шустростью и расторопностью, но были хорошо кормлены и хорошо выучены, лошади же по состоянію своихъ тeлъ считались лучшими въ полку. Въ общемъ весь эскадронъ съ его Командиромъ и вахмистромъ жилъ своей собственной жизнью, скромно и добросовeстно неся Царскую службу. Несмотря на то, что эскадронъ его былъ въ полномъ порядкe Адольфъ Христіановичъ не любилъ начальство, особенно высшее и до конда смотра бывалъ очень тревоженъ, зато по окончаніи такового пріятно было видeтъ его въ компаніи другихъ Командировъ эскадроновъ возсeдающимъ въ собраніи за рюмкой водки, а водочку нашъ “Брудеръ”, какъ его называли друзья, любилъ. Къ офицерамъ своимъ онъ относился ровно и дружески, втягивая въ работу лeнивыхъ и умeряя пылъ слишкомъ рьяныхъ и въ скоромъ времени офицеры его пріобрeтали общій для всего эскадрона видъ, какъ бы говорящій: “все обязательное я выполняю добросовeстно, но не требуйте отъ меня ни одного номера сверхъ программы”. Къ дамамъ Ротмистръ относился отрицательіно и былъ холостъ.
И, наконецъ, 6-мъ эскадрономъ командовалъ Ротмистръ Мечиславъ Леонардовичъ Лупинскій, полякъ по происхожденію. Вообще надо сказать, что въ то время въ полку было засиліе поляковъ, что сильно тормозило производство. Духъ въ 6-омъ эскадронe былъ нeсколько иной, чeмъ въ 5-омъ и скорeе относился къ группe “кондиторской”, т.е. I и IV эскадроновъ, причемъ руководящую при этомъ роль игралъ вахмистръ эскадрона Григорій Евдокимовичъ Трегубовъ, насчитывавшій за собой 12 лeтъ сверхсрочной службы. Къ офицерамъ своимъ относился снисходительно покровительственно, но зато жена его, очень милая женщина, была для нихъ дeйствительно матерью-командиршей, входя во всe ихъ жизненные интересы.
4. ОФИЦЕРСКІЙ СОСТАВЪ
Закончивъ на этомъ краткую характеристику нашихъ “столповъ”, я на этомъ пока и остановлюсь, выдвигая на сцену лишь тeхъ, кто по мeрe надобности будетъ того требовать.
Списочный составъ полка къ моменту моего выхода въ полкъ, т.е. къ 1899 году, состоялъ изъ:
1 Полковникъ Баумгартенъ — К-ръ полка.
2 “ Фляксбергеръ — Старшій Шт.-Офицеръ.
3 “ Степанцовъ — Пом. К-ра по Хоз. части.
4 Подполковникъ Шперлингъ — Млад. Шт. Офицеръ.
5 Ротмистръ Латынинъ — К-ръ эск-на Е. В.
6 “ Хомяковъ — К-ръ 2-го эскадрона.
7 “ Владиміровъ — К-ръ 3-го эскадрона.
8 “ Франковскій — К-ръ Штандартнаго эск.
9 “ Бауманъ — К-ръ 5-го эскадрона.
10 “ Лупинскій — К-ръ 6-го эскадрона.
11 Шт. Рот-ръ Микишевъ — Адъютантъ полка.
12 “ Богдановъ — Казначей полка.
13 Шт. Рот-ръ Веселовский — Нач-къ Нестр. к-ды.
14 “ Якульскій — Нач-къ Учебной к-ды
15 “ Жадовскій — Нач-къ Саперной к-ды.
16 “ Перепелкинъ — Ст. Оф. 2-го эск.
17 “ Закржевскій — Ст. Оф. 6-го эск.
18 “ Ла Данъ — Ст. Оф. 5-го эск.
19 “ Пигучинъ — командированъ въ Запас. п.
20 “ Баньковскій — Ст. Оф. Штанд. эскадрона.
21 Поручикъ Колтовскій — Ст. Оф. 3 эскадрона.
22 “ Антоновъ — Ст. Оф. эскадрона Е.В.
23 “ Карачанъ — Мл. Оф. эскадрона Е. В.
24 “ Калиновъ — Мл. Оф. 6-го эскадрона.
25 “ Кн. Манвеловъ — Мл. Оф. 2:-го эск.
26 Корнетъ Слободчиковъ — Мл. Оф. 5-го эскадрона.
27 “ Мураховскій — Мл. Оф. Штанд. эс-на.
28 “ Крыловъ — Мл. Оф. эскадрона Е. В.
29 “ Степановъ — Мл. Оф. 3-го эск.
30 “ Бориславскій — Мл. Оф. 3-го эск.
31 “ Грeховъ — Мл. Оф. Штанд. эс-на.
32 “ Махметовъ — Мл. Оф. 2-го эс-на.
33 “ Петровскій — Мл. Оф. 6-го эс-на.
34 “ Балашевъ.
35 “ Фрейбергъ.
36 “ Кордашевскій.
37 “ Нестеровъ.
38 “ Споковскій-Францевичъ.
Къ этому списку надо добавить о. Протоіерея Іакова Ерлексова — полкового священника — фигуру очень яркую. Отецъ Іаковъ долгое время былъ миссіонеромъ въ Нарымскомъ краe и эта служба на далекомъ Сeверe среди полудикой паствы наложила на него свой отпечатокъ. Служилъ о. Іаковъ истово, по монастырски долго и отъ молящихся требовалъ серьезнаго отношенія къ молитвe, полной тишины и порядка во время богослуженія, не стесняясь дeлать замeчанія даже нашимъ дамамъ. Къ устройству концертовъ во время службы, какъ напримeръ, тріо: “Да исправится молитва моя” относился опредeленно отрицательно, требуя отъ пeвцовъ или участія во всей службe, или отказа отъ частичныхъ выступленій. Въ періодъ говeнія требовалъ аккуратнаго посeщенія всeхъ службъ, не стeсняясь при этомъ отставлять неаккуратныхъ отъ исповeди и Св. Причастія. Наставляя свою паству, онъ не ограничивался произнесеніемъ проповeдей съ амвона, но и слeдилъ за проведеніемъ ихъ въ жизнь, при чемъ иногда на этой почвe разыгрывались забавныя сценки, такъ напримeръ, помню такой случай: во время Великаго поста поучая моляшихся съ амвона. о. Іаковъ коснулся сквернословія, столь обычнаго въ солдатской средe и призывалъ людей хоть бы въ эти святые дни удерживаться отъ такового. Идя въ одинъ изъ послeдующихъ дней въ церковь и проходя мимо манежа 6-го эскадрона, онъ вдругъ услышалъ какъ обучающій смeну вахмистръ “крылъ” людей за плохо выполненный вольтъ. Манежи у насъ были открытые, огороженные высокимъ валомъ. Птицей взлетeлъ о. Іаковъ на этотъ валъ и грозя оттуда кулакомъ вахмистру, завопилъ во всю глотку: “Трегубовъ сукинъ сынъ, забылъ что я тебe говорилъ на счетъ ругани? Я тебя, прохвостъ ты этакій, выучу порядку!” и лишь замeтивъ какъ лица и самого Трегубова и людей обучаемой смeны расплылись въ улыбку отъ едва сдерживаемаго смeха, о. Іаковъ опомнился и плюнувъ, соскочилъ съ вала и продолжалъ путъ. Однако это не помeшало вахмистру быть вызваннымъ во время всенощной въ алтарь и отбить тамъ 50 поклоновъ. — Въ частной жизни о. Іаковъ былъ очень милъ и интересенъ въ разговорe и пользовался большой симпатіей офицеровъ, особенно молодежи, съ которой былъ очень непрочь посидeть вечерокъ за рюмкой водки. Къ начальству онъ относился совершенно одинаково, не дeлая разницы въ связи съ занимаемымъ имъ положеніемъ, и когда однажды пріeхавшій къ намъ Начальникъ Дивизіи передъ началомъ молебна (не помню ужъ по какому случаю) обратился къ нему въ покровительственно-игривомъ тонe со словами: “ну, батя, валяйте поскорeе — пора и позавтракать!”, о. Іаковъ, просовывая голову въ надeваемое облаченіе, громко, не стeсняясь присутствующихъ, отвeтилъ: “Ваше Превосходительство! Валять дурака можно, а я своему Господу Богу молебенъ правлю!” и дeйствительно на сей разъ “правилъ” онъ его по монастырски долго, очевидно въ пику сконфуженному и обозленному начальству.
Матушка была подъ стать ему. Не пропуская ни одной службы, она обычно становилась у выхода, слeдя за всeми выходящими во время богослуженія и затeмъ отчитывая ихъ, при чемъ больше всего попадало намъ, корнетской братіи, частенько выходящимъ “покурить”. У себя въ домe она была очень радушна и пичкала насъ какъ дeтей всeми своими печеніями и вареньями.
Старшимъ Врачемъ въ полку былъ Ст. Сов. Александръ Михайловичъ Михайловъ, хорошій врачъ, очень неглупый человeкъ, внимательно слeдящій не только за своей медициной, но и за общей литературой. Помощникомъ его, на роли Младшаго врача, былъ Д-ръ Петръ Петровичъ Спасскій.
Ветеринарнымъ врачемъ былъ Д-ръ Траубенбергъ, очень скромный и застeнчивый.
Всe эти перечисленные господа никакой роли въ жизни полка не играли и въ Офицерскомъ Собраніи бывали только по приглашенію.
5. ПОЛКОВЫЯ ДАМЫ
Чтобы картина полкового состава, ставшаго для меня отнынe родною семьей, была полна, необходимо упомянуть и о нашихъ милыхъ дамахъ, которыхъ, къ сожаленію, а можетъ быть и къ счастью было очень немного. Отношеніе къ нимъ было съ нашей строны предупредительно внимательное, но и только (такъ по крайней мeрe считалось), ибо, какъ я уже упоминалъ, никакіе романы въ своей полковой семьe у насъ не допускались и грозили виновнику многими непріятностями, до удаленія изъ полка включительно.
Какъ примeръ могу указать на случай, когда недавно назначенный Командиръ полка проявилъ исключительное вниманіе женe одного изъ Поручиковъ. Обычно мужья бываютъ въ такихъ случаяхъ слeпы, но на сей разъ нeсколько брошеннныхъ вскользь фразъ со стороны пріятелей открыли мужу глаза и кто знаетъ чeмъ бы закончилась эта непріятная исторія если бы вездeсущій и всезнающій старшій Штабъ Офицеръ не выступилъ на сцену. Позвавъ Поручика, онъ успокоилъ его, завeривъ своимъ словомъ, что больше у него не будетъ повода къ неудовольствію и дeйствительно слово свое онъ сдержалъ. Какъ онъ этого добился я узналъ лишь лeтъ пять спустя изъ дружеской бесeды съ тeмъ же Шт. Офицеромъ, покидавшимъ полкъ.
Дeлу, оказывается, помогъ случай, умeло использованный нашимъ “блюстителемъ нравовъ”, ну и конечно рeшительный характеръ его. Намeтивъ приблизительно планъ предстоящаго непріятнаго разговора, онъ отправился въ Городской садъ съ цeлью подождать тамъ выхода Командира изъ канцеляріи, дабы придатъ разговору случайный характеръ. Вскорe показался и Командиръ полка, навстрeчу которому онъ и поспeшилъ. Какъ оказалось, Командиръ въ этотъ моментъ былъ чeмъ-то накаленъ и при видe своего помощника въ часы занятій гуляющимъ на улицe сразу же накинулся на него со словами: “Что это значитъ, Полковникъ, что Вы вмeсто того чтобы наблюдатъ и руководитъ занятіями въ полку фланируете по улицамъ? Или Вы такъ увeрены въ успeхe предстоящаго смотра, или результатъ его Васъ не интересуетъ — плохой же Вы патріотъ полка въ такомъ случаe!” — Этотъ незаслуженный упрекъ, да еще выраженный въ столь рeзкой формe, взорвалъ Штабъ Офицера и въ корнe измeнилъ весь составленный планъ разговора. Взявъ руку подъ козырекъ, онъ холодно заявилъ: “Вы правы, г. Полковникъ, предполагая, что я увeренъ въ успeхe , такъ какъ “нашъ” славный полкъ за всю мою долгую службу въ немъ НЕУСПEХОВЪ не зналъ. Къ сожалeнію, не одни смотры дeлаютъ имя полку, но есть и другія стороны полкового уклада, иногда требующія отъ насъ, старшихъ Штабъ Офицеровъ “фланированія” по городу въ цeляхъ ихъ направленія по надлежащему руслу!”
Отповeдь эта заставила Командира насторожитъся и онъ уже другимъ тономъ спросилъ: “Въ чемъ дeло Е. Е.?”, и, беря его подъ руку, свернулъ въ садъ, въ одной изъ тeнистыхъ аллей котораго они и усeлись.
Но если раздраженіе и оставило Командира, то въ Е. Е. оно далеко не улеглось и потому онъ, откинувъ всякую дипломатію, брякнулъ: —”Дeло въ Васъ, г. Полковникъ!” И на недоумeвающій взглядъ Командира тeмъ же рeзкимъ тономъ продолжалъ: — “Угодно Вамъ бытъ причиной большого скандала, угодно Вамъ видeть имя полка запятнаннымъ, а свою личную карьеру безнадежно конченной, если да — я больше не скажу ни слова, если же нeтъ, то выслушайте меня до конца и выслушайте спокойно?” — “Я Васъ слушаю”, послeдовала реплика Командира. — “Въ полку, г. Полковникъ, существуетъ традиція предписывающая г г. Офицерамъ оказывать свое вниманіе и уваженіе всeмъ дамамъ полка въ одинаковой степени. Никакія выдeленія отдeльныхъ дамъ изъ общей массы, никакіе флирты и тeмъ болeе романы не допускаются подъ угрозой удаленія, какъ грозячціе нарушеніемъ стройнаго уклада полковой жизни. И вотъ Вы, г. Полковникъ, именно Вы нарушили эту традицію, ибо то исключительное вниманіе, которое Вы въ теченіе послeдняго времени оказываете одной изъ дамъ полка стало предметомъ обсужденія въ офицерской средe. Не далекъ тотъ моментъ, когда Ваши частыя посeщенія ея дома, Ваше исключительное вниманіе, оказываемое на нашихъ семейныхъ вечерахъ бросятся въ глаза ея мужа и зная его вспыльчивый характеръ... я не отвeчаю за послeдствія, тeмъ болeе, что здeсь не служба и Вы не являетесь начальникомъ и подчиненнымъ”, и затeмъ переходя на болeе интимный тонъ, онъ добавилъ: — “И ради чего, г. Полковникъ? Вeдь я увeренъ, что никакой серьезной подкладки здeсь нeтъ, окупать же свои мимолетные капризы столь дорогой цeной право не стоитъ”.
Разсказывая мнe эту исторію, Е. Е. на мой вопросъ, какъ реагировалъ Командиръ на его слова, только ухмыльнулся. Результатъ же разговора получился блестящій, причемъ Командиръ полка, какъ умный человeкъ, сумeлъ ликвидировать свой флиртъ очень тактично и незамeтно.
Въ семейныхъ домахъ мы, холостые, бывали часто и охотно, тeмъ болeе что за оказываемое намъ гостепріимство мы могли отплачиватъ тою же монетой, приглашая въ свою очередь къ себe нашихъ милыхъ дамъ съ ихъ мужьями. Въ такихъ случаяхъ одна изъ дамъ принимала на себя роль хозяйки и вся наша деньщичья сила поступала въ ея распоряженіе. Кромe того по субботамъ въ нашемъ Собраніи устраивались маленькія вечеринки съ дамами, гдe частенько засиживались до утра, дeля время между танцами, игрой въ карты и ужиномъ. Нерeдко также устраивались спектакли, концерты и живыя картины. Нечего и говорить, что такое частое общеніе съ дамами благотворно сказывалось на насъ, не позволяя намъ опускаться ни физически, ни нравственно, и каждый изъ насъ привыкалъ чувствовать себя въ любой гостиной совершенно свободно.
Съ мая мeсяца начинался періодъ нашихъ скитаній, т.е. подвижные сборы, сборы съ пeхотой, плаваніе, спеціально кавалерійскіе сборы и все это заканчивалось большими маневрами и только къ первымъ числамъ октября полкъ возвращался на свою стоянку. Такимъ образомъ почти полгода наши дамы были предоставлены самимъ себe. Большинство изъ нихъ разъeзжалось по курортамъ или уeзжало къ роднымъ и лишь немногія оставались дома, къ приходу же полка всe онe возвращались свeжія и отдохнувшія въ свои гнeзда.
Говоря о существующей въ полку традиціи не допускать никакихъ романовъ со своими дамами, я этимъ вовсe не хочу сказать, что наши милыя дамы теряли въ нашихъ глазахъ всю свою женскую привлекательностъ, о нeтъ! далеко нeтъ! тeмъ болeе, что среди нихъ бывали очень интересныя, заставлявшія наши бeдныя сердца бить серьезную тревогу. Но съ одной стороны на выручку сердца спeшилъ разсудокъ въ лицe вездeсущаго старшаго Шт. Офицера, съ другой — холодно равнодушный взглядъ “ея” глазъ, быстро пресeкали въ корнe зарождающійся флиртъ.
6. КОРНЕТЫ
Самой безшабашной публикой въ полку являлись конечно г. г. Корнеты. Набиралось ихъ обычно отъ 10 до 12 и жили они всегда дружной, крeпко спаянной компаніей, руководимой “старшимъ корнетомъ”. — “Старшій Корнетъ” — личность въ полку примeчательная, ибо какъ-то ужъ такъ повелось въ полку, что онъ являлся отвeтчикомъ за всe корнетскія шалости. А шалить г. г. корнеты были мастера. Вся эта молодежь, только-только сорвавшаяся со школьной скамьи, веселая и жизнерадостная и въ подавляющемъ большинствe матеріально обезпеченная, просто не знала куда дeватъ избытокъ силъ и черезъ край бьющей энергіи, тeмъ болeе что условія жизни въ маленькомъ польскомъ городкe были весьма ограничены. Правда, досуга отъ службы оставалось не такъ ужъ много, но все же онъ былъ и дeвать его куда-нибудь надо было. За отсутствіемъ какихъ-либо общественныхъ развлеченій, а такъ же и русскаго общества оставалось или сидeтъ дома, или искать развлеченій на сторонe. Такими развлеченіями обычно являлись служенія или Бахусу, или Венерe. Съ Венерой, къ сожаленію, дeло обстояло слабо, ибо кромe полковыхъ дамъ, находящихся “подъ запретомъ”, оставались лишь польки и жидовки, ухаживаніе за которыми было сопряжено съ большими неудобствами, ибо первыхъ строго охраняли родители (отъ пшеклентыхъ москалей), за вторыми же не менeе бдительно наблюдалъ Кагалъ, связываться съ которымъ не рекомендовалось. При такихъ условіяхъ дeло дальше легкаго флирта не шло, чeмъ и объясняется очень ограниченное число браковъ въ полку. Что же касается Бахуса, то съ нимъ дeло обстояло много лучше, такъ какъ къ услугамъ его поклонниковъ имeлось много ресторановъ, а такъ какъ лучшимъ изъ нихъ являлся буфетъ Офицерскаго Собранія, то и понятно, что туда-то и наблюдалась наибольшая тяга корнетовъ.
Къ 6 — 7 часамъ вечера на главной улицe городка, носящей громкое названіе “Брехаловки” въ одиночку и маленькими группами начинала собираться корнетская братія. Чистенькіе, выбритые и переодeтые послe занятій въ сюртуки, или мундиры они весело привeтствовали другъ друга, обсуждая программу предстоящаго вечера. — “Господа! У Файбуса вывeшенъ аншлагъ — “дисяй флячки”, — вноситъ свое предложе-ніе жизнерадостный Шурикъ. “Флячки” — это рубцы, блюдо очень распространенное въ Польшe, что же касается Файбуся, то это личность весьма примeчательная, — являясь мeстнымъ старожиловъ онъ и его “мамеле” описаны талантливымъ Крестовскимъ въ его “Полковыхъ приживалкахъ” изъ “Очерковъ кавалерійской жизни”. Оба они, особенно Мамеле, еще бодрая: 80-лeтняя старуха очень горды этимъ и считаютъ себя членами полка, открывая кредитъ “своимъ” офицерамъ до безконечности. — “А у Ксаверія раки!” мрачно заявляетъ Степушка-”недреманное око”, прозванный такъ потому, что по какой-то необъяснимой причинe одинъ изъ его глазъ во время сна не закрывался. — “И Казя!” сейчасъ же слeдуетъ реплика маленькаго кривоногаго Петровскаго, намекающаго на слабостъ Степушки къ хорошенькой дочкe ресторатора Ксаверія — за что и получаетъ отъ мрачнаго Степушки хорошій тумакъ подъ бокъ. Проходящій въ это время мимо компаніи одинъ изъ факторовъ получаетъ приказаніе узнать что на ужинъ въ остальныхъ четырехъ ресторанахъ. На чемъ бы остановился выборъ корнетской братіи не извeстно, если бы подошедшій къ нимъ Хозяинъ Собранія Кн. Манвеловъ не сообщилъ, что въ Собраніи утромъ полученъ свeжій транспортъ закусокъ, а на ужинъ рыба и заяцъ, Это сообщеніе рeшило дeло и не ожидая доклада посланнаго на развeдку фактора, публика дружно потянула въ Собраніе.
Весело и уютно выглядитъ наше Собраніе въ долгіе осенніе и зимніе вечера. Ярко горятъ большія лампы въ столовой, читальнe и билліардной и лишь гостиная тонетъ въ полумракe. Прибывшая компанія застала уже два стола играющихъ въ винтъ старшихъ офицеровъ и, не задерживаясь в карточной, прошла прямо въ буфетную, гдe и приступила къ выбору закусокъ и обсужденію программы ужина. Настроеніе у всeхъ было приподнятое, хотeлось немного пошумeть, подурачиться.
Оставивъ двухъ человeкъ для окончательной организаціи ужина, всe остальные потянули въ билліардную. Появились стаканы и захлопали открываемыя вeстовымъ пивныя бутылки. Однако игра что-то не клеилась и когда изъ полуосвeщенной гостиной послышались звуки мазурки, мастерски выполненной на піанино корнетомъ Бориславскимъ, въ билліардной остались лишь два игрока, всe же мазчики перекочевали въ залъ, гдe и пустились въ плясъ шерочка съ машерочкой, причемъ нeкоторыя изъ “дамъ” выкидывали такіе курбеты, что любо дорого было посмотрeть. — “Господа! Ужинъ готовъ”, послышались голоса изъ столовой, и танцующія пары, перемeнивъ направленіе, въ томъ же порядкe загалопировали въ столовую, гдe и расположились, занявъ половину большого стола. Организаторы ужина времени даромъ не тратили и одинъ видъ стола, уставленнаго многочисленными холодными и горячими закусками сразу создалъ настроеніе.
Убeдившись, что рюмки у всeхъ налиты и “пыжи” приготовлены, Дима, какъ “старшій Корнетъ”, скомандовалъ: “Г. г. Офицеры!” и когда всe вставъ вытянулись въ струнку, держа рюмки въ рукe, повернулся къ портрету Государя и запрокивувъ голову молча выпилъ свою рюмку. Всe какъ одинъ продeлали то же и по новой командe Димы: — “Г. г. Офицеры!” — усeлись на свои мeста. Этотъ молчаливый тостъ былъ единственный и въ дальнeйшемъ ужинъ продолжался уже безъ гостовъ. Сноровисто и безъ суеты работала собранская прислуга, убирая посуду и подавая все новые и новые графинчики сь водкой въ перемежку съ бутылками холоднаго пива.
Приблизительно послe каждыхъ 5-7 рюмокъ водки слeдовала команда Димы: “Перегородка!” и въ стаканы лилось холодное пeнистое пиво. Настроеніе у публики все повышалось. “Пeсениковъ бы!” — “Нeтъ, лучше трубачей!” начали раздаваться голоса. “Давайте лучше сами споемъ пока что, а тамъ видно будетъ!” рeшилъ Дима и вскорe съ угла стола понеслось:
— Всe ли Вы въ добромъ здоровьe?
— Всe ли Вы въ добромъ здоровьe?
выводимое чистымъ звонкимъ теноромъ кор. Бориславскаго.
— Слава Богу понемного.
— Слава Богу понемного.
подхватили остальные, оттeняя басовую партію.
— Можно ли намъ съ Вами выпить?
— Можно ли намъ съ Вами выпить?
заливался теноръ.
— Можно, можно, даже должно.
— Можно, можно, даже должно.
Отвeчалъ хоръ.
Закуски убраны, даже Саня Крыловъ разстался наконецъ со своими излюбленными почками и на столe появилась жареная рыба — столь любимый нами “судакъ-орли”, мастерски приготовленный нашимъ поваромъ. Поданный къ нему острый соусъ изъ капорцевъ настоятельно требовалъ возліянія и графинчики снятой со льда водки заходили съ новой энергіей.
Ввиду ранняго времени въ столовой кромe загулявшей компаніи никого не было, такъ какъ офиціально ужинъ начинался около 10-ти часовъ, играющіе же въ винтъ требовали какъ закусокъ, такъ и ужинъ къ себe въ карточную, дабы не терять золотого времени.
Къ концу ужина Корнеты оказались настолько въ приподнятомъ состояніи, что рeшили кофе организовать въ гостиной, мягкая мебель которой давала возможность расположиться съ большимъ комфортомъ.
Вскорe появились кофейники съ мерцающими подъ ними синими огоньками спиртовыхъ грeлокъ и приличный ассортиментъ ликеровъ, а для любителей и коньякъ излюбленной въ полку марки Мартель. Корнета Бориславскаго опять усадили за піанино и загулъ продолжался подъ аккомпаниментъ музыки и хорового пeнія. Изрeдка въ гостиную заглядывалъ кто-либо изъ старшихъ офицеровъ, но долго не задерживался, а выпивъ 2-3 рюмки ликера и обмeнявшись нeсколькими шуточными фразами, проходилъ или въ столовую, или въ карточную.
Время шло и Собраніе вскорe опустeло, лишь въ уютной гостиной корнетская братія продолжала кейфовать съ той лишь разницей, что отчасти количество выпитаго, съ другой стороны мягкія кресла и широкая ковровая отоманка утихомирили нeсколько буйныхъ головушекъ и въ рeдкіе моменты наступающей тишины можно было слышать легкій храпъ съ носовымъ посвистываніемъ.
Сладкій и густой ликеръ выпитый въ большомъ количествe сдeлалъ въ концe концовъ свое дeло и часамъ къ тремъ ночи публику потянуло на eду. Привыкшая къ подобнымъ переходамъ клубная прислуга быстро приготовила столъ, на которомъ вскорe задымился отварной картофель въ мундирахъ и традиціонная въ такихъ случаяхъ яичница съ лукомъ. Растормошивъ задремавшихъ, компанія перекочевала въ столовую, гдe ее ждали запотeвшіе графинчики и холодное пиво. Отдавъ должное второму ужину и щедро давъ на чай не спавшей прислугe, Корнетство рeшило расходитъся по домамъ. Времени оставалось мало, такъ какъ уже свeтало, а въ головахъ шумeло изрядно. Всей компаніей дошли до угла и когда уже собрались расходиться по домамъ, кто-то замeтилъ свeтъ, пробивающійся изъ пекарни. — “Господа! Давайте поможемъ пекарю, мы вотъ пьянствуемъ, а онъ бeдняга цeлую ночь работаетъ!” пробубнилъ мрачнымъ голосомъ Степушка и съ этими словами направился въ пекарню. Публика съ готовностью потянулась за нимъ и вскорe маленькая пекарня наполнилась шумомъ и гамомъ. Перепуганный жидъ-пекарь былъ затиснутъ въ уголъ, откуда съ ужасомъ и наблюдалъ работу своихъ неожиданныхъ помощниковъ. Корнетство же сбросивъ мундиры и сюртуки, энергично принялись за дeло. Тeсто было готово и оставалось дeлать изъ него булки и на желeзныхъ листахъ препровождать ихъ въ большую горячую печь. Часть компаніи, обладающая по ихъ мненію художественнымъ вкусомъ, энергично принялась за лeпку хлeба и надо было только посмотрeть что за произведенія выходили изъ-подъ ихъ пальцевъ, одинъ видъ ихъ заставлялъ бeднягу пекаря въ ужасe хвататься за голову! И дeйствительно: чего-чего тутъ только не было. Различные иниціалы любимыхъ женщинъ и цeлыя монограммы, женскія и лошадиныя головки, зайцы и кошки и т. д.
Все это, при общемъ одобреніи всей компаніи укладывалось на листы и препровождалось въ печь, съ тeмъ чтобы черезъ 2-3 часа распространиться по всему городу.
— “Шесть часовъ! Кончать и по домамъ! Смотрите же, сугубые, всeмъ быть на занятіяхъ!” послeдовала команда “Старшаго корнета” и публика, наскоро вытеревъ руки, принялась натягивать мундиры. При выходe было обнаружено отсутствіе маленькаго Петровскаго, который въ концe концовъ былъ найденъ спящимъ въ темномъ углу пекарни сидя на бочкe, при чемъ изъ бочки торчали лишь плечи и ноги, а вся середина туловиіда ушла глубоко внутрь бочки. По извлеченію спящаго выяснилось, что въ бочкe тоже было тeсто, добрая часть котораго плотнымъ слоемъ облeпила крупъ Корнета, что значительно затруднило извлеченіе его изъ бочки. Оставалось полтора часа до занятій и публика поспeшила по домамъ.
7. ПОДЪ ШТАНДАРТЫ!
“Командиръ Полка приказалъ Вамъ явиться къ нему на квартиру къ 12-ти часамъ дня по дeламъ службы”. Такую записку за подписью адъютанта получилъ каждый Корнетъ у себя въ эскадронe и крeпко почесалъ затылокъ. — “Что, батенька, зовутъ подъ штандарты?” — добродушно подшучивали командиры эскадроновъ, и бeдная молодежь, у которой и безъ того трещала голова отъ вчерашняго загула, совсeмъ повeсила носы. — “Ну-ну, не скисайте заранeе, Богъ дастъ этимъ и ограничится!” — утeшали ихъ старшіе офицеры. Ровно за пять минутъ до 12-ти кабинетъ Командира полка наполнился молодежью, выстроившейся по старшинству передъ стойкой со Штандартомъ. Видъ у всeхъ былъ унылый и даже жизнерадостный Шурикъ походилъ на мокрую курицу. Вскорe послышались твердые быстрые шаги и въ кабинетъ вошелъ Командиръ полка. — “Г. г. Офицеры!” скомандовалъ стоящій на правомъ флангe Дима, и молодежь вытянулась въ струнку, глядя въ глаза Голубушки. Видъ этихъ девяти юношей, изъ которыхъ старшему едва исполнилось 23-24 года, подтянутыхъ и отлично выправленныхъ, смотрящихъ на него съ видомъ напроказившихъ школьниковъ, размягчилъ очевидно командирское сердце, о чемъ свидeтельствовала мелькнувшая подъ усами улыбка, но улыбка исчезла и онъ уставился на корнетовъ съ самымъ грознымъ видомъ. —”Какіе тамъ г. г. Офицеры?” загремeлъ командирскій басъ: Г. г. пекари, г. г. хлeбопеки, а не г. г. Офицеры! Безобразіе!” гремeлъ онъ дальше все болeе и болeе подвинчивая себя: — “Избить несчастнаго жида и испортить ему его работу — подумаешь какой подвигъ?! и это дворянскіе дeти, офицеры славнаго кавалерійскаго полка! Позоръ!” — “Разрeшите доложить, г. Полковникъ”, — послышался голосъ Димы, видъ же стоящей до сего времени сконфуженной шеренги сразу измeнился и въ глазахъ загорeлся рeзкій протестъ. Перемeна эта очевидно была замeчена, ибо Голубушка уже болeе мягкимъ голосомъ обратился къ Димe со словами: “Ну-съ, я слушаю, но только коротко, а главное правдиво!” — “Г. Полковникъ! Мы всей компаніей ужинали въ Собраніи. Ушли изъ Собранія въ 3 часа и по дорогe зашли въ пекарню, рeшивъ подурачиться. Пекаря никто пальцемъ не трогалъ, лeпили разныя фигуры изъ тeста и пекли его какъ умeли.
Ни дворянскаго ни офицерскаго достоинства мы не роняли, за шалость же нашу готовы нести всякое наложенное Вами взысканіе!” — горячо и съ дрожью въ голосe доложилъ Дима. Выслушавъ докладъ Командиръ уже совсeмъ другимъ тономъ заявилъ: —” Все это я уже знаю, такъ какъ вытребованный мною жидъ-пекарь былъ у меня и доложилъ, что не только не имeетъ никакихъ претензій, но даже очень Вамъ благодаренъ, такъ какъ никогда его товаръ не расходился такъ бойко, какъ этотъ разъ, но если я и распекаю васъ, то ради вашей же пользы, ибо запомните разъ навсегда: никогда офицеръ, какъ равно и его поступки, не долженъ давать пищи для общественныхъ кривотолковъ! Поняли?” — “Такъ точно, г. Полковникъ!” — понеслось въ отвeтъ. “Ну, а если поняли, то и запомните, а теперь маршъ въ столовую!” — скомандовалъ Голубушка и взявъ Диму за талію прошелъ съ нимъ впередъ. “ — А тебe, голубушка, какъ старшему, слeдовало бы сдeлать болeе основательную втерку, ну да ужъ Богъ съ тобой” въ полголоса прогово-рилъ онъ, и, входя во главe слeдующей за нимъ компаніи въ столовую, обратился къ хлопотавшей вокругъ стола женe со гловами: “— Ну, Маруся! Пекари пришли, надо имъ выдать по чаркe водки”. Нечего и говорить, что неожиданный завтракъ прошелъ очень весело и подбодрившееся Корнетство уходя уносило въ своемъ сознаніи глубокую признательность своему Отцу-Командиру. Подобные вызовы “подъ штандартъ” бывали довольно часто, такъ какъ г. г. Корнеты не сидeли сложа руки, но далеко не всегда они кончались такъ благополучно и нерeдко бывали случаи, когда вмeсто словеснаго разноса провинившійся получалъ отъ Командира короткое приказаніе: “— Корнетъ! Явитесь полковому адъютанту за полученіемъ предписанія, съ которымъ и отправляйтесь въ Кeльцы на гауптвахту. Предупреждаю, что при повтореніи чего-либо подобнаго я примeню къ Вамъ болeе серьезныя мeры!” и съ молчаливымъ поклономъ, безъ подачи руки виновный отпускался.
Вообще всe въ поліку уже знали, что чeмъ больше и громче кричитъ Голубушка “подъ штандартами”, тeмъ меньше будетъ взысканіе. Офицерство въ полку охотно мирилось съ повышеннымъ тономъ этихъ разносовъ, ибо отлично сознавало, что за ними не кроется желаніе оскорбить, а наоборотъ, оберечь своихъ офицеровъ отъ всяческихъ ошибокъ, ибо не рeдко бывали случаи, когда онъ съ пeной у рта отстаивалъ своихъ офицеровъ передъ высшимъ начальствомъ, если таковое настаивало на болeе строгомъ наказаніи. — “За одинъ проступокъ двухъ наказаній не накладываютъ, Ваше Превосходительство!” обычно говорилъ онъ въ такихъ случаяхъ: “а я его уже взгрeлъ, да кромe того и офицеръ онъ очень хорошій”.
Да, много добра сдeлалъ Голубушка для молодыхъ офицеровъ и многіе изъ насъ обязаны ему тeмъ, что жизнь ихъ пошла по правильному руслу. Не будучи офицеромъ Генерального Штаба и находясь на границe предeльнаго возраста, онъ зналъ, что карьера его фактически кончена и дeйствительно вскорe онъ былъ уволенъ въ отставку съ производствомъ въ Генералъ-Маіоры. Шестъ лeтъ прокомандовалъ Голубушка полкомъ, сроднился съ нимъ и ушелъ, оставивъ о себe прекрасныя воспоминанія.
8. “ПОЛКЪ И ЖИДЫ”
Какъ я уже упоминалъ, городокъ нашъ былъ до отказу набитъ жидами. Дeловитые и до крайности плодовитые они кишeли какъ въ муравейникe, каждый занятый своимъ дeломъ. Естественно, что полкъ — со всeми его хозяйственными оборотами и сорока, въ большинствe случаевъ, состоятельными офицерами — являлся для нихъ лакомой приманкой и потому главное ихъ вниманіе было сосредоточено на немъ. Начиная съ офицерскихъ факторовъ — этихъ, такъ сказать, полковыхъ приживалокъ, о которыхъ я упоминалъ въ началe своихъ записокъ и кончая послeднимъ маленькимъ торговцемъ, — все это стремилось угодить офицеру въ чаяніи возможной поживы. Въ городe существовалъ неписанный законъ, по котсрому всe жиды при встрeчe съ офицерами снимали фуражки и сходили съ тротуара на мостовую. Кредитъ для офицера открывался всюду и границы его были неограничены. Жалобъ на неплатежъ или случая подачи ко взысканію я не помню за всю свою службу. Въ свою очередь офицеры полка относились къ жидамъ благодушно. Правда, припоминаю одинъ случай, когда дeло дошло до Командира полка, при чемъ случай самъ по себe настолько комичный, что о немъ стоитъ разсказать.
Дeло заключалось въ слeдующемъ. Въ числe полковой молодежи было у насъ два корнета Фляксбергеръ и Балашовъ, неразлучные друзья, однокашники и по корпусу и по училищу. Жили они, какъ и надо предполагатъ на одной квартирe, за которой числилось не мало художествъ, несмотря на то, что оба были очень любимы и однополчанами и начальствомъ.
Такъ вотъ, рeчь идетъ объ одномъ изъ нихъ, именно о Балашовe. Сынъ полтавскаго помeщика это былъ типичный малороссійскій “панычъ”, флегматичный и до крайнюсти добродушный. Отецъ его такой же типичный малороссійскій помeщикъ 4 раза въ годъ пріeзжалъ въ полкъ къ сыну, жилъ у него 2-3 дня и затeмъ уeзжалъ, оставляя на письменномъ столe 500 рублей въ золотыхъ пятирублевкахъ. Такъ было и въ тотъ разъ, о которомъ я хочу разсказать. Обычно послe отъeзда отца созывались всe кредиторы и начиналась расплата. На сей разъ друзья-пріятели рeшили внести маленькое разнообразіе. Вытащивъ на середину комнаты столъ и расположивъ на срединe его красивой грудой все золото, они прикрыли его салфеткой и сами заняли мeста. Балашовъ въ креслe у стола, а Фляксбергеръ лежа на отоманкe, надъ которой былъ прибитъ коверъ съ арматурой оружія. Когда приготовленія были закончены, приказано было звать всeхъ кредиторовъ. Открыли двери, по бокамъ которой стали два деньщика съ шашками наголо и въ комнату осторожно на цыпочкахъ, пугливо косясь на деньщиковъ, вошло человeкъ восемь жидковъ въ своихъ длиннополыхъ пиджакахъ. Важно провeривъ всeхъ по списку и приказавъ подойти вплотную къ столу, Балашовъ вдругъ рeзкимъ движеніемъ сорвалъ салфетку со своего золотого запаса. Эффектъ получился колоссальный. Давъ возможность жидкамъ насладиться видомъ столь любимаго ими металла, Балашовъ важно приказалъ всeмъ вернуться въ переднюю и ждать каждому отдeльнаго вызова. Началась одиночная расплата, при чемъ каждый, получивъ полностью свой долгъ, съ низкимъ поклономъ оставлялъ комнату. Послeднимъ по списку стоялъ хозяинъ бакалейной лавки маленькій паршивенькій жидокъ по фамиліи Клюска. Когда дошла до него очередь, пріятели переглянулись и приказали его звать. Безпрерывно сгибаясь въ безчисленныхъ поклонахъ, Клюска направился было къ столу, но по пути былъ остановленъ Балашовымъ и по его знаку перешелъ на другую сторону и остановился въ трехъ шагахъ отъ отоманки, на которой продолжалъ лежать Фляксбергеръ.
—”Послушай Клюска!” обратился къ нему Балашевъ. “За послeднее время на тебя все чаще и чаще начали поступать жалобы отъ г.г. Корнетовъ, что ты за свой паршивый товаръ дерешь несуразную цeну, ввиду чего твое дeло было передано въ судъ и вчера разсмотрено, при чемъ Судъ постановилъ тебя разстрeлятъ, а потому приготовься къ смерти!”. Затeмъ, повернувшись къ кухонной двери, онъ скомандовалъ: “Стража, впередъ!”. По этой командe дверь кухни отворилась и въ комнату вошли два деньщика и одинъ вeстовой, вооруженные на сей разъ одной винтовкой и двумя охотничьими ружьями и выстроились въ одну шеренгу. Думая по началу, что все это одна изъ обычныхъ офицерскихъ шутокъ, къ которымъ онъ уже привыкъ, Клюска съ улыбкой слeдилъ за всeми приготовленіями, сохраняя относительное спокойствіе, но появленіе на сцену столь не любимаго всeми жидами огнестрeльнаго оружія заставило его не на шутку встревожиться, когда же послeдовала дальнeйшая команда Балашева: “Прямо по Клюскe, постоянный, пальба шеренгой, шеренга-а-а!” — бeдный Клюска совсeмъ передрефилъ и видя одновременно выброшенные въ его направленіи ружейные стволы попятился къ отоманкe, на которой лежалъ Фляксбергеръ и бросившись на колeни зарылъ голову въ ноги послeдняго. Вытянувъ руку, Фляксбергеръ незамeтно снялъ со стeны револьверъ и держа его около уха Клюски стволомъ въ потолокъ, сталъ выжидать дальнeйшую команду. —”Пли!” — оглушительнымъ голосомъ скомандовалъ Балашевъ, и когда по этой командe послeдовалъ револьверный выстрeлъ около самаго уха Клюски — эффектъ получился потрясающій. Вскочивъ на ноги на смерть перепуганный жидокъ, завертeлся на мeстe волчкомъ все время тряся головой и стараясь, повидимому, вытряхнутъ изъ уха воображаемую пулю и въ концe концовъ бросился къ двери и вылетeлъ изъ комнаты. Отпустивъ “стражу” и посмeявшись вволю, пріятели собрались выйти ка прогулку, какъ вдругъ явился вeстовой изъ канцеляріи съ сообщеніемъ, что Корнета Балашева требуютъ къ Командиру полка въ канцелярію по дeламъ службы.
Что же оказалось? Непосредственно изъ квартиры Балашева злополучный Клюска бeгомъ направился въ полковую канцелярію и тамъ, когда его пытались задержать въ писарской, надeлалъ такой шумъ и гамъ, требуя допуска къ Командиру полка, что послeдній самъ вышелъ изъ кабинета. Увидя Командира, Клюска совсeмъ обалдeлъ и, бросившись къ нему, истошнымъ голосомъ завопилъ: “Гасшпадинъ Полковникъ! Или я, или Балашевъ, а вдвоемъ мы оставаться въ полку не можемъ!”
Выслушавъ точный докладъ о случившемся отъ прибывшаго Балашева, Командиръ попытался было сдeлать ему втерку, но изъ этого ничего не вышло и вскорe вся канцелярія, во главe съ Командиромъ дружно хохотала надъ случившемся. Фраза же “или я, или Балашевъ” надолго сохранилась въ полку.
Имeя постоянное соприкосновеніе съ жидами, мы, офицеры полка, имeли возможность познакомиться со многими ихъ обычаями, незнакомыми для остальнаго общества, въ которыхъ было много интереснаго. Въ частности, вспоминаю такой случай. Проходя однажды съ эскадрономъ на ученье, я замeтилъ какъ одинъ изъ уланъ 4-го взвода случайно пикой оборвалъ проволоку, протянутую надъ дорогой. Сдeлавъ замeчаніе виновнику и убeдившись, что хотя проволока однимъ концомъ и была прикрeплена къ телеграфному столбу, но не входила ни БЪ телеграфную, ни въ телефонную сeть, ибо другой конецъ ея былъ прикрeпленъ къ сухому стволу дерева, стоящему по Другую сторону дороги, я совсeмъ забылъ объ этомъ случаe. Возвращаясь съ ученья, я вспомнилъ о проволокe и машинально поднялъ голову, каково же было мое удивленіе, когда я увидeлъ, что проволока вновь натянута черезъ дорогу и отъ разрыва нeтъ ни слeда. На ученьи мы были часа четыре и такая спeшная поправка была для меня непонятна, учитывая полнeйшую ненужность этой проволоки. Движимый любопытствомъ, я рeшилъ выяснить случайность ли это или нeтъ, и, проходя на другой день по той же дорогe, я отсталъ отъ эскадрона и когда онъ скрылся за поворотомъ, вынулъ шашку и вновь оборвалъ проволоку. Возвращаясь, я нашелъ проволоку аккуратно натянутой черезъ дорогу. Случайности значитъ не было. Всe мои попытки рeшить эту загадку долго оставались безъ результата пока какъ-то въ разговорe съ мeстнымъ раввиномъ я не коснулся этого вопроса. “Есть дни въ недeлe, какъ напримeръ, “пятница” сильно ограничивающіе нашу свободу дeйствія, вотъ мы и прибeгаемъ къ маленькимъ хитростямъ, чтобы избавитъся отъ этого стeсненія. Въ пятницу намъ закономъ воспрещены какія бы то ни было финансовыя сдeлки, если онe выходятъ изъ границъ вашего дома, въ домe же онe допуска-ются. Вотъ мы и пускаемся на маленькія хитрости. Считая стeны домовъ города и прилeжащіе къ нимъ заборы сплошной линіей, мы такимъ образомъ видимъ въ этой сплошной линіи сдинственные разрывы, это дороги, выходящія изъ города и вотъ ихъ-то мы и перегораживаемъ, натягивая надъ ними проволоку и создавая такимъ образомъ иллюзію одного дома. За цeлостью этихъ проволокъ слeдятъ спеціальные люди. “Вы уже только не выдавайте нашихъ маленькихъ хитростей” добавилъ онъ улыбаясь.
Огромную силу имeетъ кагалъ въ жизни жидовъ, сохраняя за собой право вмeшиватъся въ самыя интимныя случаи семейной жизни.
Въ началe своихъ записокъ я уже упоминалъ о той роли, которую играли въ полковой жизни такъ называемые “факторы”, то есть жиды, взявшіе на себя обслуживаніе холостыхъ офицеровъ, говорилъ и о ихъ привязанности къ своимъ “господамъ”, исключительно рeзко сказавшейся въ первые дни войны, когда всe они, какъ одинъ, будучи собраны ворвавшимися въ оставленный нами городъ австрійскими “соколами”, категорически отказались показатъ офицерскія квартиры, за что и были тутъ же на площади перепороты.
Не могу замолчать и о своемъ проходe черезъ родной Пинчовъ, случившимся вскорe за этимъ событіемъ. Дeло было такъ: согласно плану мобилизаціи мой эскадронъ получилъ задачу спeшнымъ порядкомъ выдвинуться на Вислу и занять участки въ раіонe г. Мeхова съ цeлью прикрытія мобилизаціи нашей пeхоты. По выполненіи этой задачи, присоединившись къ полку и перейдя совмeстно съ нимъ границу у Сандомира, мы на второй или на третій день получили приказаніе вернуться на свою сторону и форсированнымъ маршемъ спeшить къ г. Андрееву съ цeлью всячески препятствовать намeчающемуся тамъ соединенію австрійскихъ корпусовъ съ германскими. Задача эта была поручена нашей дивизіи, выславшей въ авангардъ нашихъ уланъ. Путь проходилъ череъ Пинчовъ, гдe былъ размeщенъ 2-й дивизіонъ полка и потому я съ особеннымъ удовольствіемъ принялъ приказъ двинуться впередъ въ качествe развeдывательнаго эскадрона. До насъ уже дошли неопредeленные слухи о появленіи въ тeхъ мeстахъ соколиныхъ бандъ и даже былъ выпущенъ приказъ по Дивизіи, предписывавшій не смотрeть на эти шайки какъ на регулярнаго противника, а расправиться съ ними, какъ съ разбойниками.
Съ понятнымъ нетерпeніемъ я подходилъ къ городу, какъ равно и мои уланы, все несложное имущество которыхъ было оставлено въ казармахъ. Выйдя на площадь, мы были окружены огромной толпой мeстныхъ жидовъ и я былъ прямо пораженъ тeмъ взрывомъ искренней сердечности какую проявилн при видe насъ наши жидки. Окруживъ насъ тeсной толпой, они хватали и цeловали наши руки, гладили насъ по ногамъ и на перебой высказывали свою радость при видe насъ. Вотъ тутъ то я и узналъ отъ самого раввина о геройствe нашихъ “факторовъ”.
Къ сожалeнію долженъ сказать, что это “геройство” не спасло нашего имущества и большинство офицерскихъ квартиръ все же было разграблено, въ чемъ я убeдился заглянувъ мимоходомъ на свою квартиру и заставъ ее совершенно пустой: мебель и ковры были вывезены на подводахъ и лишь въ углу кабинета виднeлась огромная груда какой-то рваной бумаги, въ которой я узналъ свои многочисленныя группы и отдeльныя фотографіи порванныя на мелкія куски.
9. “ОФИЦЕРСКОЕ СОБРАНІЕ”
Маленькій городъ Царства Польскаго, затерянный гдe-либо вблизи границы и до отказа набитый жидами — вотъ обычно типичная стоянка кавалерійскаго полка нашей славной Императорской Арміи.
Много ихъ, такихъ “маленькихъ гарнизоновъ” разбросано было по границамъ Австріи и Германіи, и нельзя сказать, что бы жизнь этихъ гарнизоновъ отличалась особымъ разнообразіемъ. Городъ, гдe стоялъ мой полкъ, мало чeмъ отличался отъ другихъ. Расположенный въ 37-ми верстахъ отъ желeзной дороги онъ былъ связанъ съ нею прекраснымъ шоссе, Жителей въ городe насчитывалось до 7.000, изъ которыхъ подавляющая часть были жиды, а остальное — поляки. Жиды, какъ обычно, занимались торговлей и всякимъ шахеръ-махерствомъ, поляки же огородничествомъ и земледeліемъ. Что касается мeстной администраціи и вообще чиновничьего класса, то все это было польское, исключая Комиссара по крестьянскимъ дeламъ, судьи, уeзднаго жандарма и учителя — русскихъ. Естественно, что при такихъ условіяхъ намъ, офицерамъ полка разсчитывать на городское общество не приходилось, тeмъ болeе что все это чиновничество (поляки) старалось держаться подальше. Единственно съ кeмъ полкъ еще поддерживалъ связь это были 3-4 семьи ближайшихъ помeщиковъ, у которыхъ мы бывали на охотахъ, и которыхъ принимали у себя въ Собраніи.
Такимъ образомъ становится понятнымъ какую громадную роль въ жизни офицеровъ полка играло Офицерское Собраніе, этотъ единственный, чисто русскій уголокъ, гдe проводили мы свои досуги и гдe чувствовали себя дeйствительно въ своей средe. Учитывая это, всe наши Командиры и старшіе офицеры всячески старались поднять его престижъ на должную высоту. Начать съ того, что всe холостые ежедневно и два раза въ недeлю всe семейные офицеры полка обязаны были обeдать въ Собраніи и такъ какъ въ послeднемъ случаe за столомъ собирался весь полкъ, то обычно приглашался и Командиръ полка и играли трубачи. Ужины въ Собраніи были необязательны и большинство проводило свои вечера у семейныхъ однополчанъ. Кромe того съ наступленіемъ зимняго сезона въ Собраніи обычно устраивались “субботники”, то есть семейные карточные вечера съ танцами и на полковой праздникъ — балъ. Гости къ обeду приглашались рeдко и съ большимъ разборомъ, къ ужину — дeло другое.
На обeдъ шли прямо изъ казармъ не переодeваясь, ибо въ 3 часа предстояли послeобeденныя занятія. Обeдали за общимъ столомъ и садились за столъ по прибытiи старшаго. Закусочнаго стола не было и всe закуски какъ холодныя, такъ и горячія ставились на обeденынй столъ вперемежку съ графинами водки и бутылками пива. Пили сравнительно много: полбутылки водки и 3-4 бутылки пива считалось обычная норма, превышать которую избeгали ввиду послeобeденныхъ занятій. “Офицеръ не можетъ быть пьянъ, онъ можетъ только измeнить взглядъ на вещи” — говорилось у насъ, но согласно полковой традиціи и такой “измeнившій взглядъ на вещи” офицеръ не долженъ былъ показываться передъ солдатами, съ другой же стороны отсутствіе на занятіяхъ каралось очень строго — оставалось держаться нормы и отыгрываться на ужинe, когда надъ вами не висeлъ гнетъ предстоящихъ занятій. За столомъ царила совершенно непринуждеиная обстановка, хотя чинопочитаніе ни на минуту не забывалось.
Въ 2 часа подавался кофе, но безъ прилагательныхъ и черезъ полчаса все офицерство гурьбой, болтая и смeясь, направлялось въ казармы, гдe и расходилось по манежамъ. Такъ бывало съ обeдами.
Съ ужинами обстояло иначе. Народу собиралось значительно меньше, ибо, какъ я уже упоминалъ, ужины были необязательны. Размeщались компаніями за отдeльными столами, ужинали по картe и значительно расширяли свою алкогольную программу, чувствуя себя свободными. Приходъ каждаго старшаго привeтствовался вставаніемъ. Въ исключительныхъ случаяхъ столы объединялись и продолжали сообща (жженка, глитвейнъ), а иногда, съ разрeшенія адъютанта, вызывались и трубачи.
На “субботникахъ” все вниманіе отдавалось дамамъ, ибо это былъ единственный способъ отплатить имъ за ихъ гостепріимство, которымъ мы, холостые такъ широко пользовались. Было ихъ у насъ не много, 7-8, среди которыхъ были и молодыя и интересныя. Съ момента появленія въ Собраніи онe были окружены кавалерами и ни на минуту не оставались одни; съ ними играли въ винтъ, съ ними танцовали и съ ними ужинали и ихъ же провожали по домамъ, за ними только не ухаживали, ибо одна изъ полковыхъ традицій строжайше запрещала подъ угрозой ухода изъ полка всякое ухаживаніе за женой однополчанина. Всe мы отлично понимали всю основательность этой традиціи, а все же лукавые глазки и гибкія таліи не разъ наводили на искушеніе и кто знаетъ чeмъ бы онe кончались, если бы на пути не стоялъ зоркій глазъ старшаго Шт.-Офицера — этого блюстителя офицерской чистоты. Бывало только устроишься въ одномъ изъ уютныхъ уголковъ нашей гостиной съ наиболeе симпатичной тебe дамой, въ глазахъ которой, казалось, читаешь чувство пониманія и отвeтной симпатіи, только соберешься излить ей все, чeмъ переполнена душа твоя, какъ вдругъ слышится за ближайшимъ экраномъ заглушаемый ковромъ мягкій звонъ шпоръ и изъ-за портьеры показывается голова старшаго Шт. Офицера.
“Какъ Вы, милая Марія Александровна, умeете всегда выбратъ самый уютный уголокъ, гдe такъ и тянетъ посидeть. Надeюсь Вы разрeшите составить Вамъ компанію, тeмъ болeе, что у меня виды на Вашего кавалера... Корнетъ, Вы не забыли, что Марія Петровна сегодня собиралась играть въ винтъ, по-заботьтесь же поскорeе о столикe и партнерахъ, потому что она можетъ явиться съ минуту на минуту”. И бeдному корнету вмeсто столь интереснаго объясненія приходится идти устраивать винтъ для жены Командира полка и видeть при этомъ какъ на его мeсто усаживается такъ не во время появившійся нашъ полковой Аргусъ.
Танцы въ разгарe. По окончаніи второго вальса въ буфетную пробирается поручикъ съ цeлью принести своей дамe чего-нибудь прохладительнаго. На пути стоитъ Старшій Штабъ Офицеръ и съ улыбкой обращается къ поручику: — Хорошо вальсируешь, Николай Петровичъ, боюсь даже что остальныя дамы обидятся, что второй вальсъ танцуешь съ Софіей Васильевной, такъ что прими это къ свeденію” и поручикъ мысленно чертыхаясь, “принимаетъ къ свeденію”.
11 часовъ. Время приближается къ ужину. “Корнета Крылова къ Полковнику Фляксбергеру!” раздается по залу и перекидывается въ гостиную, откуда вскорe появляется высокая стройная фигура Корнета и отправляется на розыски Старшаго Штабъ-Офицера. Встрeча и объясненіе присходитъ въ бильярдной. “Съ кeмъ Вы собираетесь ужинатъ сугубый?” слeдуетъ вопросъ. — “Я предполагалъ проситъ Юлію Казимировну” отвeчаетъ Корнетъ и, начиная понимать, слегка краснeетъ. — “Нeтъ, дррогой, на этотъ разъ я Васъ попросилъ бы пригласить Лидію Евгеньевну, пока ее не пригласилъ нашъ милый судья, съ нимъ, сами понимаете, не очень-то весело. Кстати, если не ошибаюсь, Вы съ Юліей Казимировной и прошлый разъ ужинали”. — “Слушаюсь, г. Полковникъ!” слeдуетъ отвeтъ, а въ душe слeдуетъ реплика: “вотъ чертова нянька!” — Такимъ образомъ, внимательно слeдя и поспeвая всюду нашъ милый Старшій Шт. Офицеръ успeвалъ предупреждать много зарождающихся флиртовъ, могущихъ безъ его вмeшательства разцвeсть пышнымъ цвeтомъ на благодарной почвe “маленькаго гарнизона” подъ оккомпаниментъ дуэлей, ссоръ и уходовъ изъ полка, а такъ за 18 лeтъ своей службы въ полку я не только не видeлъ ничего подобнаго, но даже изъ разсказовъ старыхъ офицеровъ ничего не слышалъ.
Собраніе обходилось офицеру не дешево, но дороговизна эта ропота не вызывала, ибо не являлась слeдствіемъ какой-либо злостной спекуляціи, а во-первыхъ, желаніемъ самихъ офицеровъ имeть въ своемъ погребe первоклассныя вина и продукты, а, во-вторыхъ, установившимся издавна укладомъ жизни, согласно которому полку очень часто приходилось проявлять свое гостепріимство какъ по отношенію отдeльныхъ лицъ, такъ и цeлыхъ группъ, появлявшихся періодически въ нашемъ городe. Бригадные, Начальники Дивизіи, Командиры Корпуса и ихъ штабы, проходящія черезъ городъ партіи развeдчиковъ другихъ полковъ дивизіи, совершающія полевыя поeздки — все это были гости полка и въ пріемe ихъ принимали участіе всe мы — офицеры полка — и такимъ образомъ сумма, получаемая отъ расходовъ всeхъ этихъ пріемовъ получалась весьма изрядной. Было принято, какъ мeра предупредительная, что каждому офицеру открытъ кредитъ на опредeленную сумму (Корнету на 40 руб, считая, что обeдъ стоитъ 18), по превышеніи которой кредитъ закрывался до слeдующаго мeсяца, но мeра эта слабо дeйствовала, ибо тогда выходилъ на сцeну кредитъ болeе скромныхъ, за счетъ которыхъ пили прогорeвшіе, конечно, съ обоюднаго согласія. Собраніе свое офицеры очень любили и часто сами покупали особенно понравившіеся гобелены, статуэтки и картины и подносили ихъ Собранію. Тоже наблюдалось и со стороны нашихъ дамъ.
10. ПОЛКОВОЙ КАМПАМЕНТЪ
По окончанію зимней подготовительной работы, къ которой, какъ я уже говорилъ, въ полку относились очень серьезно, начинался такъ называемый кампаментъ. Въ апрeлe мeсяцe полкъ расходился по эскадронно по деревнямъ на травяное довольствіе, или какъ обычно говорили “на траву”. Это была пріятная страница кавалерійской жизни къ сожалeнію окончательно вычеркнутая въ началe девятисотыхъ годовъ и потому нынeшнимъ конникамъ совсeмъ неизвeстная. Цeль травяного довольствія — освeженіе и очищеніе конскихъ желудковъ свeжей травою послe долгаго питанія сухимъ фуражемъ. Обычно эскадронные командиры съ первыми признаками наступающей вeсны объeзжали сосeднихъ помeщиковъ и присмотрeвъ подходящіе участки сeнокоса, арендовали ихъ. Эскадроны подъ командой младшихъ корнетовъ разводились по деревнямъ, лошади пускались на подножный кормъ, солдаты снимали сапоги, гимнастерки и проч. солдатскую сбрую и босикомъ, въ нижней рубахe и рейтузахъ превращались въ косцовъ и убирали предназначенное на зиму сeно. По вечерамъ деревенская улица была полна солдатами въ лихо сдвинутыхъ набекрень безкозыркахъ отплясывающими съ мeстными дeвчатами пресловутый “Оберекъ”. Этимъ періодомъ пользовались офицеры, разъeзжаясь во всe стороны въ отпускъ. Не проигрывалъ на этомъ дeлe и остающійся при эскадронe офицеръ, о развлеченіи котораго энергично заботился хозяинъ помeщикъ.
Въ раннeе свeжее утро Штандартный эскадронъ подъ моей командой двигался въ конномъ строю по узкой полевой дорогe въ деревню П. на фольваркъ мeстнаго помeщика барона Тиде, отстоящій отъ штаба полка въ семи верстахъ. Эскадронъ шелъ “на траву” и потому общее настроеніе въ предвиденіи двухъ недeль относительной свободы было приподнято веселое. Въ моей висящей на поясe полевой сумкe находилось полученное отъ командира эскадрона предписаніе, гласящее: “Корнету М. — Предлагаю Вамъ завтра, .. числа въ 7 часовъ утра выступить въ д. П., гдe по прибытію расположить эскадронъ по обывательскимъ квартирамъ, на травяное довольствіе согласно полученныхъ Вами указаній. За все время пребыванія эскадрона “на травe” Вы несете полную отвeтственность за порядокъ на правахъ вр. командующаго эскадрономъ”, Слeдовала подпись Командира эскадрона. И такъ въ этомъ году эта командировка предстояла мнe, какъ младшему, по установившейся въ полку традиціи. Изъ разговоровъ съ отбывавшими уже этотъ номеръ офицерами я уже достаточно хорошо ознакомился съ предстоящей мнe задачей, эскадронъ свой за полгода совмeстной зимней работы я успeлъ основательно узнать и съ этой стороны былъ совершенно спокоенъ. Съ помeщикомъ барономъ Тиде и его женой былъ хорошо знакомъ и потому причины волноваться, казалось, не было, но все же долженъ сознаться, что и полнаго душевнаго равновeсія тоже не наблюдалось. Радостно веселый видъ людей эскадрона, построеннаго передъ казармой, ихъ громкій, бодрый отвeтъ на мое привeтствіе какъ-то сразу приподнялъ и мое настроеніе и даже исключительно серьезный видъ вахмистра, подъeхавшаго съ рапортомъ его не понизилъ. Вызвавъ людей остающихся при цейхаузe и отдавъ имъ послeднія приказанія, я съ легкимъ сердцемъ вытянулъ эскадронъ и вызвалъ пeсенниковъ, роль которыхъ въ этой командировкe была далеко не послeдняя. Дeло въ томъ, что они являлись центромъ вниманія обывателей въ часы деревенскаго досуга, вокругъ нихъ собиралось все село, при ихъ участіи происходили танцы и потому сами солдаты старались всячески щегольнуть своими пeсенниками. Пeсенный инструментъ у насъ былъ въ отличномъ порядкe, о чемъ ревностно заботились мы же, младшіе офицеры эскадрона, устроивъ изъ этого дeла вопросъ соревнованія между эскадронами: бунчукъ щеголялъ обиліемъ конскихъ хвостовъ, лентъ и бубенцовъ, тарeлки, гармошка, бубенъ, цeлая серія всевозможныхъ свистулекъ и трещетокъ — все это ярко блестeло на солнце, наполняя воздухъ трескомъ и блескомъ, громомъ и звономъ. Должное вниманіе было обращено и на подборъ голосовъ. Подходя къ деревнe, мы были встрeчены квартиръерами, доложившими, что деревня разбита на взводы и эскадронъ можно разводить. Отдавъ соотвeтствующія приказанія и предупредивъ взводныхъ и вахмистра, что черезъ полчаса я обойду взводы, я тронулъ кобылу на свою квартиру, куда уже потянулся мой вeстовой съ моимъ вьюкомъ.
Видъ моей квартиры привелъ меня въ восторгъ. Это былъ маленькій охотничій домикъ расположенный въ глубинe парка и весь спрятанный въ зелени. Въ маленькой прихожей были свалены различные садовые иыструменты, а слeдующая большая въ два окна комната была приготовлена для меня. Обстановка: низкая пружинная кровать, столъ, 3-4 стула и умывальникъ блестeли чистотой и опрятностью. Видно было, что меня ждали и заранeе все приготовили. Осмотрeвъ помeщеніе и указавъ вeстовому куда поставить вещи, я повернулъ кобылу назадъ въ деревню, отстоящую въ полверстe отъ усадьбы. Изъ доклада садовника выяснилось, что самого барона сейчасъ нeтъ дома, а баронесса еще спитъ.
Въ деревнe царило оживленіе. Солдаты по дворамъ разсeдлывали лошадей, вычищали недостаточно чистыя конюшни, плели “веселки”, при чемъ имъ во всемъ этомъ дeятельно помогали хозяева. Согласіе, повидимому, налаживалось и стоянка обeщала пока что только хорошее. Дай-то Богъ!
Обойдя деревню и убeдившись, что въ ея 45-ти дворахъ эскадронъ размeстится широко и удобно, я приказалъ еще этотъ день закончить сухимъ фуражемъ, а на “траву” переходить съ завтрашняго дня, когда всe заботы по размeщенію эскадрона будутъ закончены. Изъ деревни я въ сопровожденіи вахмистра и взводныхъ обошелъ снятый Командиромъ эскадрона лугъ, покрытый уже выше колeнъ прекрасной свeжей травой на три четвертых помeшанной съ клеверомъ, разбилъ его на взводные участки и приказалъ съ утра приступить къ косьбe. Было уже больше девяти часовъ, когда я вернулся къ себe на квартиру, гдe вeстовой и деныцикъ уже все приготовили. Вскорe пришелъ лакей “съ двору” съ сообщеніемъ, что “шановна пани” встала и ждетъ меня съ кофе, если я кончилъ свои дeла, если же нeтъ, то это самое кофе мнe принесутъ сюда. Желая сразу отвоевать свою самостоятельностъ, я выбралъ вторую комбинацію, рeшивъ часовъ въ 12 сдeлать визитъ баронессe.
Покончивъ съ принесеннымъ кофе и приступивъ къ переодeванію, я мысленно составлялъ программу своихъ дальнeйшихъ взаимоотношеній съ хозяевами на основахъ полной свободы дeйствій при соблюденіи абсолютной корректности, но какъ дeйствительность показала: все это было совершенно излишне. Съ семьей барона Тиде, т.е. съ нимъ и съ его супру-гой, я встрeчался разъ пять въ теченіе минувшей зимы, когда мы, офицеры полка, принимали ихъ у себя въ Собраніи на Субботникахъ и два раза былъ у нихъ въ этомъ же имeніи на охотe. Не скажу чтобы оба они были мнe симпатичны, но съ теми легко говорилось, какъ съ людьми воспитанными и много видeвшими. Оба приблизительно 30-35-лeтняго возраста, высокіе и физически хорошо развитые они оба одинаково любили спортъ и были заядлые охотники. Онъ очень сдержанный и корректный прекрасно владeлъ языкомъ и хорошо говорилъ по-русски, она кромe французскаго и нeмецкаго говорила дома только по-польски. Въ то время явленіе это, когда польки изъ лучшаго общества не умeли, или не хотeли говорить по-русски было довольно распространено, ибо тe, кому слeдовало бы, — съ этимъ не боролись, мы же молодые офицеры, были требовательны исключительно къ мужчинамъ, съ дамами же н барышнями охотно сами говорили по-польски. Какъ собесeдница и хозяйка дома, баронесса была мила и интересна, ибо проводя ежегодно 2-3 мeсяца за границей, могла занять и заинтересовать самого угрюмаго гостя, какъ женщина же она была мало привлекательна. Принимая меня въ этотъ день съ визитомъ, она сообщила, что къ сожалeнію мужъ ея долженъ былъ срочно выeхать, но что она его ожидаетъ со дня на день, что они оба рады видeтъ меня своимъ гостемъ у себя за столомъ за все время моей командировки и примутъ всe мeры чтобы я не скучалъ.
Обeдали мы вдвоемъ и лишь въ 4 часа мнe удалось откланяться, попросивъ въ то же время освободить меня отъ присутствія на ужинe, оправдываясь обиліемъ заботъ по устройству эскадрона.
Проходя часовъ въ шесть по деревнe, я засталъ уже эскадронъ вполнe размeщеннымъ. Изъ маленькихъ крестъянскихъ сараевъ, такъ называемыхъ “стодолъ”, выглядывали жующія лошадиныя морды, сeдла и амуниція были аккуратно развeшаны и надъ воротами дворовъ развeвались “веселки”. Для тeхъ, кому незнакомо это названіе, спeшу пояснить, что “веселкой” называется значекъ сдeланный изъ соломы, по которому сразу можно опредeлить число людей и лошадей, размeщенныхъ въ этомъ дворe. На горизонтальной дощечкe, на которой указанъ номеръ эскадрона и взвода, подвeшиваются плетеные изъ соломы жгуты. Короткіе — отмeчающіе людей и длинные — отмeчающіе коней. Такимъ образомъ по количеству жгутовъ сразу видно, что въ данномъ дворe размeщено, напримeръ, 3 человeка и 4 лошади 2-го взвода IV эскадрона. Фигуры этихъ веселокъ самыя разнообразныя и солдаты щеголяютъ другъ передъ другомъ въ ихъ изобрeтеніи. Такая веселка прибивается къ длинному шесту и выставляется у воротъ двора.
Крестьянскій день, особенно весною, начинается очень рано и уже часа въ 4 деревня зашевелилась. Отчасти этотъ шумъ пробуждающейся жизни, отчасти новая обстановка рано подняли меня и, наскоро помывшись, я направился къ деревнe, оставивъ деныдика возиться съ чаемъ. Фольваркъ, гдe была моя квартира, былъ расположенъ на небольшомъ пригоркe и вся прилегающая къ нему деревыя была видна, какъ на ладони. Въ этотъ моментъ высокіе звуки кавалерійской трубы, казавшіеся въ свeжемъ утреннемъ воздухe особенно чистыми, рeзко понеслись по деревенской улицe. Играли подъемъ. На этомъ фонe мирной деревенской жизни невольно бросалась въ глаза своею яркостью фигура трубача. Въ лихо сдвинутой на бекрень безкозыркe, въ ярко красной нижней рубахe, заправленной въ синіе рейтузы и босикомъ, стоялъ онъ небрежно прислонившись къ журавлю деревенскаго колодца со слегка запрокинутой головой и безъ труда выдувалъ изъ ярко начищенной трубы, обвитой толстыми шнурами съ кистями, высокія ноты кавалерійскаго сигнала. Картина была поразительно яркая и сама просилась на зарисовку.
День распредeлялся такъ: утромъ подъемъ, уборка и чай, затeмъ косьба до 12-ти, когда эскадронъ возвращался въ деревню для обeда и отдыха, съ 3-хъ до 7-ми опять косьба и затeмъ возвращеніе на ужинъ. Въ 9 часовъ молитва и перекличка. Вечеромъ деревня вся выходила на улицу, гремeли пeсенники и надрывалась гармошка, подъ которую танцевали Оберекъ. Лошадямъ ради моціона каждый день дeлалась проeздка. На подножный кормъ ихъ не пускали, а свeжескошенную траву закладывали въ ясли; дeлалось это для того, чтобы лошади не теряли той фигуры, которая достигалась долгой и тщательной выeздкой, т.е. высоко поднятой шеи и сильно подведенного зада.
Офицерскаго надзора почти не требовалось, ввиду чего я съ чистой совeстью отдавался своимъ развлеченіямъ. Вставалъ зь 8 часовъ, проходилъ на сeнокосъ и затeмъ возвращался домой, куда мнe къ 9 часамъ приносили кофе съ массою вкусныхъ деревенскихъ прибавленій. Для охоты было еще рано, ввиду чего устраивались поeздки къ сосeдямъ или просто утреннія и вечернія кавалькады. Отъ послeднихъ мнe пришлось вскорe отказаться, ибо ослабeвшій уже желудокъ моего стараго жеребца Женаро сталъ сильно реагировать на зеленый кормъ и старикъ началъ вести себя положительно неприлично, оставляя за собой на протяженіи всего пути ярко зеленый слeдъ.
Двe недeли промелькнули незамeтно. Много уже возовъ свeжаго и душистаго сeна было отправлено за это время въ эскадронъ и вотъ наконецъ наступилъ день когда и намъ надо было возвращаться. Трава кончилась, а съ нею и отдыхъ и вновь наступила пора далеко не легкой кавалерійской работы.
Незамeтно для самого себя за эти двe недeли относительной свободы я гораздо ближе подошелъ къ людямъ, чeмъ за долгое время зимней казарменной обстановки и какъ-то невольно чувствовалось, что между нами протянулись нити взаимнаго пониманія и симпатіи. Въ настоящее время “трава” отошла въ областъ преданій и о ней упоминается только въ очеркахъ старой кавалерійской жизни, а жаль, ибо въ нудно казенной казарменной жизни кавалерійскаго солдата она являлась солнечнымъ лучемъ, дающимъ ему возможность хоть не надолго почувствовать себя въ привычной ему и родной крестьянской обстановкe.
11. ПЛАВАНІЕ
Къ такимъ же памятникамъ старины какъ “трава”, надо отнести и такъ называемое “плаваніе”, на обученіе которому посвящалось тоже двe недeли. Въ началe 900-хъ годовъ плаваніе было изъято изъ отдeловъ кавалерійскаго обученія. Заставъ еще въ полку это упражненіе, я хочу въ короткихъ словахъ объяснить его сущность и способъ обученія.
Цeль его ознакомитъ какъ одиночныхъ всадниковъ, такъ и цeлыя конныя части съ переправой черезъ значительныя водныя границы безъ потери времени на розыски мостовъ. Для этой цeли выбирались подходящія мeста большой рeки, въ районe которыхъ и располагались пришедшія для этой цeли кавалерійскія части. Нашъ полкъ обычно располагался по деревнямъ въ районe города Юзефова на самомъ берегу рeки Вислы. Обученіе начиналось со взводовъ и заканчивалось эскадрономъ. На выбранное заранeе мeсто прибывали эскадроны, въ конномъ строю, спeшивались и разсeдлывали лошадей (ибо сeдла и амуниція перевозились на лодкахъ). Люди раздeвались, оставаясь въ однихъ нижнихъ рубахахъ и фуражкахъ, садились на разсeдланныхъ коней и выстраивались на берегу во взводной колоннe. Затeмъ очередной взводъ подходилъ къ самой водe и разомкнувъ ряды по три въ рядъ входилъ въ воду (“Справа по три разомкнутыми рядами!”), имeя своихъ гг. офицеровъ впереди.
Долженъ сказать, что я вообще о плаваніи имeлъ весьма смутное представленіе, ибо живя ребенкомъ въ деревнe, я имeлъ возможность пользоваться для этой цeли только маленькой рeчушкой почти совсeмъ пересыхающей въ лeтнюю пору, обученіе же этому спорту въ старшихъ классахъ корпуса не было къ сожалeнію поставлено на надлежащую высоту, ввиду чего предоставленный собственнымъ силамъ на глубокомъ мeстe я обычно послe короткой борьбы безропотно опускался на дно, откуда и пускалъ пузыри пока меня не извлекали ка поверхность. Другими словами я плавалъ, какъ говорилось въ полку “какъ серебряная ложка”. Такимъ образомъ, будетъ вполнe понятна та тревога, съ которой я, сидя въ одной рубахe на неосeдланной лошади входилъ въ первый разъ въ холодныя воды Вислы. Путь, по которому надо было плыть, былъ намeченъ буйками, при чемъ переплывъ рeку, мы должны были сдeлать небольшой объeздъ по берегу и въ отмeченномъ пунктe вновь войти въ воду для обратной переправы. Такимъ образомъ всего приходилось плыть саженей 150-200. Пока лошадь шла въ бродъ, дeло шло хорошо, но какъ только дно уходило у нее изъ-подъ ногъ наступалъ самый трудный и опасный моментъ, ибо испуганная лошадь, хотя и снабженная отъ природы способностью плавать, въ первый моментъ терялась и всячески старалась повернуть къ берегу. Идущія до этого момента разомкнуто на три шага другъ отъ друга всадники сбивались въ кучу, лошади подымались на дыбы и били по водe передними ногами, грозя искалeчить своихъ сосeдей. Справитъся съ ними было не легко, ибо по инструкціи всадникъ съ того момента, когда лошадь теряла дно, долженъ былъ соскользнутъ съ ея спины въ сторону теченія и, держась за гриву, плыть рядомъ съ ней и такимъ образомъ для управленія у него оставалась одна лишь свободная рука, которой онъ и долженъ былъ давать коню нужное направленіе то натягиваія соотвeтствующій поводъ, то брызгая ему въ морду водой.
По счастью невзрачный конекъ, поданый мнe по приказанію вахмистра, не доставилъ мнe никакихъ хлопотъ въ этомъ отношеніи и потерявъ дно безропотно поплылъ въ нужномъ направленіи, таща меня на буксирe, иначе я не могу назвать мое “плаваніе”. Вцeпившись судорожно всей пятерней въ густую гриву моего конька-горбунка и поминая въ душe всeхъ святыхъ, я болтался въ водe какъ куль, влекомый на буксирe.
Какъ только мой конекъ почувствовалъ подъ ногами дно, я кое-какъ взгромоздился къ нему на спину и такимъ образомъ вышелъ на противоположный берегъ въ конномъ строю. Половина упражненія была закончена и предстояло возвращеніе тeмъ же порядкомъ.
Выйдя на берегъ, конишко мой встряхнулся всeмъ тeломъ, какъ это дeлаютъ собаки выходя изъ воды, при чемъ я ощутилъ, что-то вродe землетрясенія, ибо сидeть голымъ на неосeдланой лошади и безъ того не такъ ужъ удобно, когда же она при этомъ и мокрая, а слeдовательно и скользкая — дeло становится совсeмъ невeрнымъ.
Обернувшись, я невольно залюбовался картиной переправы: черезъ всю ширину рeки, очень глубокой въ мeстe переправы, тянулась прерывистая полоса лошадиныхъ головъ со сторожко наставленными ушами, а немного позади этихъ лошадиныхъ мордъ тeсно прижатыя теченіемъ къ скрытымъ подъ водой конскимъ тeламъ виднeлись головы всадниковъ въ сдвинутыхъ на бокъ безкозыркахъ. Вдоль этой полосы шняряло нeсколько лодокъ, въ которыхъ сидeли люди, готовые въ любую минуту прійти на помощь оторвавшемуся отъ лошади всаднику. Полоса плывущихъ тянулась безконечно, ибо по мeрe того какъ голова ея выходила на противный бергъ въ воду входили все новые и новые взводы. Пройдя съ полверсты по берегу, надо было вновь входить въ воду для совершенія обратнаго рейса, при чемъ увeрившись въ плавательныхъ способностяхъ своего Буцефала, я чувствовалъ себя значительно бодрeе и приведя въ порядокъ идущій за мной взводъ, смeло во шелъ въ воду. На этотъ разъ слегка усталыя и значительно успокоившіеся лошади почти безъ всякаго понуканія пошли вплавь, держа интервалы и не сбиваясь въ кучу. Берегъ, на которомъ были оставлены наши вещи и виднeлась группа начальствующихъ лицъ, быстро приближался, и лошади дeйствительно скоро почувствовали дно.
На сей разъ болeе энергичнымъ толчкомъ вскочивъ на спину своего коня, я гордо вышелъ на берегъ передъ глазами Командира полка, но къ сожалeнію торжество мое было преждевременно, ибо проклятый Буцефалъ, очевидно тоже довольный окончаніемъ, рeшилъ выразить и свое удовольствіе и далъ при этомъ изряднаго козла. Результатъ получился нарeдкость зффектный: не будучи совершенно подготовленъ къ такой неожиданной подлости со стороны своего столь смирнаго до сего времени коня и не имeя возможности задержаться на его мокрой спинe я подобно ракетe взвился въ воздухъ и, достигнувъ лредeльной высоты, вернулся головой внизъ, зарывшись до ушей въ прибрежный илъ, при чемъ моя рубаха, подобно распустившемуся тюльпану открыла на общее посмотрeніе всe мои тірелести. Этимъ закончились мои плавательныя упражненія перваго дня, не внушивъ мнe особенной любви къ этому виду кавалерійскаго обученія и я не очень жалeлъ, когда года черезъ два оно было отмeнено. Между прочимъ, заканчивая главу о плаваніи, долженъ сказать, что практической пользы отъ него было мало, отъ лошадей же требовалось при этомъ значительное напряженіе, такъ какъ фактически доказано, что плывущая лошадь затрачиваетъ столько же энергіи, какъ идущая каръеромъ.
12. СБОРЫ СЪ ПEХОТОЙ
Этотъ родъ занятій былъ у насъ, конниковъ, очень популяренъ по многимъ причинамъ, о которыхъ буду говорить ниже. Цeль его: взаимное ознакомленіе двухъ родовъ оружія.
На этотъ періодъ кавалерійская дивизія стягивалась къ одному изъ крупныхъ пeхотныхъ лагерей и располагалась вокругъ него по окрестнымъ деревнямъ. Занятія заключались въ сквозныхъ прохожденіяхъ конницы сквозь разомкнутый строй пeхоты на разныхъ алюрахъ до каръера включительно и въ лобовыхъ и фланговыхъ атакахъ конницы на пeхоту. А ознакомленіе это играло большую роль, ибо самую дисциплинированную пeхоту волнуетъ одно появленіе конницы вблизи района ея дeйствій и одинъ, раздавшійся откуда-либо крикъ: “Кавалерія!”, вселяетъ панику въ самыя крeпкія части. Спокойная и выдержанная пeхотная частъ, находящаяся до конца въ рукахъ своихъ начальниковъ, недоступна для самой энергичной конницы, но зато дрогнувъ хоть на моментъ, она становится легкой и лакомой добычей для послeдней.
Прохожденія черезъ разомкнутыя ряды пeхоты начинаются обычно съ шага, при чемъ войдя въ пeхотные ряды всадники останавливаются, давая возможность пeхотнымъ солдатамъ оглаживать лошадей, затeмъ тоже потворяется на рыси и на галопe, при чемъ можно наблюдать обоюдный интересъ къ дeлу; но съ момента перехода на полевой галопъ, а затeмъ на каръеръ картина рeзко мeняется и царившее до сихъ поръ на лицахъ пeхоты благодушіе уступаетъ мeсто растерянности и даже ужасу. Объясняется это сильнымъ впечатлeніемъ праизводимымъ несущейся массой конницы съ грозно склоненными пиками и невольной боязнью бытъ затоптаннымъ ко немъ. Неоднократно бывали и несчастные случаи, когда ощетинившаяся штыками пeхота калечила проносящихся черезъ ихъ ряды лошадей и всадниковъ, при чемъ я самъ былъ свидeтелемъ случая, когда шарахнувшійся въ испугe въ сторону пeхотный солдатъ въ стремленіи уклониться отъ одного, несущагося каръеромъ всадника, попалъ подъ другого, при чемъ штыкъ его, выставленный впередъ виновтовки до самой трубки вошелъ въ грудь несчастной лошади.
Занятія эти заканчивались къ обeду и остальное время было свободно. Вотъ тутъ-то и начинались тe удовольствія, которыя дeлали этотъ періодъ обученія такимъ популярнымъ. Какъ извeстно, пeхота устраивается въ своихъ лагеряхъ съ комфортомъ, многіе изъ офицеровъ строятъ тамъ маленькія дачи, куда на это время переeзжаютъ и ихъ семьи, лагерь наполняется дeтворой и дамами. Можно себe представить какой приманкой являлся для нашей молодежи этотъ дамскій букетъ. Строго сдерживаемые въ полку прочно установившейся традиціей, пресeкавшей въ самомъ началe зарождающіеся флирты съ полковыми дамами, молодыя силы настоятельно искали выхода накопившейся страсти и попавъ въ такое Эльдорадо во всю отводили душу. Лишь только жаръ начиналъ спадать со всeхъ окрестныхъ деревень, гдe была расквартирована конница, тянулись къ лагерю отдeльные всадники и цeлыя конныя группы офицеровъ. Выбритые, вылощенные и надушенные. Все это спeшивалось у черты лагеря, отдавая лошадей вeстовымъ и расходилось по знакомымъ дачкамъ. Часамъ къ 8-9 вечера въ полковыхъ собраніяхъ начинала собираться публика, слышались звуки музыки и въ открытыхъ окнахъ мелькали танцующія пары, а въ прилегающихъ къ собранію аллеяхъ молодого парка бродили одинокія парочки. Ужинали не всe сразу, а отдeльными компаніями, усталые отъ занятій хозяева пeхотинцы часто ранъше покидали собраніе, оставляя своихъ женъ еще потанцовать и повеселиться.
Въ этотъ же періодъ “сборовъ съ пeхотой” у насъ бывали “Полевой галопъ” и “Дивизіонныя скачки” проходившія очень весело и привлекавшіе весь пeхотный лагерь. Тутъ ужъ прихо-дилось отдуваться намъ, въ качествe хозяевъ и всe наши четыре Собранія сообща лeзли изъ кожи, чтобы не ударить лицемъ въ грязь. Скаковой кругъ устраивался собственными средствами, скачки начинались съ 6 часовъ и заканчивались ужиномъ изъ холодныхъ блюдъ тутъ же вблизи круга. Столовъ не брали, а скатерти разстилались прямо на травe.
Такъ мы “знакомились съ пeхотой” и память объ этомъ знакомствe долго сохранялась обeими сторонами.
13. НОВЫЙ КОМАНДИРЪ
Высочайшимъ приказомъ на смeну уволенному въ отставку Голубушкe былъ назначенъ Полковникъ Лыщинскій, офицеръ армейской кавалеріи. Никто въ полку его не зналъ и потому прибытіе его ожидалось съ понятнымъ интересомъ, ибо если въ полкахъ, стоящихъ въ большихъ городахъ, офицеръ сталкивался со своимъ начальствомъ лишь въ часы службы, то въ такихъ стоянкахъ, какъ нашъ маленькій Пинчевъ, каждый шагъ офицера является общимъ достояніемъ и отъ личности Командира зависитъ отравить ему жизнь, или сдeлать ее пріятной. Навести какія-либо справки о новомъ Командирe въ послeднемъ мeстe его службы, какъ это обычно практиковалось, тоже не представлялось возможнымъ, ибо передъ этимъ онъ командовалъ Осетинскимъ дивизіономъ, съ которымъ мы, офицеры регулярной конницы, никакихъ связей не имeли. Но вотъ наконецъ наступилъ день его прибытія и изъ Штаба дивизiи получена была телеграмма выслать въ Кeльцы экипажъ за вновь прибывшимъ Командиромъ. Согласно отданныхъ Голубушкой приказаній, представленіе офицеровъ, какъ и вся церемонія сдачи и пріема полка должны были состоятъся на другой день и потому почти все офицерство, а такъ же и наши милыя дамы въ 11 часовъ были уже въ городскомъ саду, откуда можно было наблюдать всeхъ проходящихъ и приeзжающихъ. Вскорe изъ-за угла показалась и полковая коляска съ новымъ Командиромъ и быстро пронеслась мимо. Вывести какое-либо заключеніе при такой быстротe не представлялось возможнымъ, бросился лишь въ глаза всeмъ маленькій повидимому ростъ Командира, благодаря которому онъ совсeмъ терялся въ широкой, помeстительной полковой коляскe и неволъно вспоминалась при этомъ крупная импозантная фигура Голубушки, заполнявшая ее всю.
На состоявшемся на другой день представленіи новому Командиру мы имeли возможностъ разсмотрeть его детально, при чемъ вынесенное нами первое впечатленіе носило скорeе благопріятный характеръ. Правда по внeшности онъ сильно уступалъ нашему Голубушкe, будучи чуть ли не на голову ниже его и обладая не важно сложенной фигурой, но зато въ глубинe его глазъ поблескивали такія лукавыя искорки, которыя явно говорили о большой дозe юмора, а это одно служило гарантіей незлобивости.
Дня черезъ два послe прибытія новаго Командира мы провожали Голубушку. Проводы длились два дня и носили исключительно сердечный характеръ. Въ память о шестилeтнемъ командованіи ему были поднесены большіе кабинентные часы, играющіе полковой маршъ и вылитое изъ серебра преспапье съ фигурой коннаго Ямбургскаго драгуна; наша же столовая украсилась еще однимъ портретомъ “бывшихъ К-ровъ полка”
Новый Командиръ оказался очень тактичнымъ человeкомъ и зная какъ высоко стоитъ полкъ въ смыслe строевой подготовки, не вмeшивался въ это дeло, предоставивъ его всецeло Командирамъ эскадроновъ. Что же касается внутренняго быта, то и здeсь онъ старался всe свои требованія проводить черезъ старшаго Штабъ-Офицера. Добрыя взаимоотношенія замeтно налаживались, чему въ значительной мeрe способствовала пріeхавшая къ Командиру его жена, женщина уже пожилая, некрасивая, но на рeдкость тактичная и не глупая.
Исторія этой женщины очень интересна: найденная груднымъ ребенкомъ въ одной изъ саклей брошеннаго аула въ періодъ покоренія Кавказа, она была законнымъ образомъ удочерена офицерами нашедшаго ее полка и крещена по православному обряду, получивъ имя Марія и фамилію Ширванская. Полкъ заботился о ея воспитаніи, затeмъ опредeлилъ ее въ Смольный институтъ, по окончаніи котораго выдали ее замужъ, снабдивъ при этомъ весьма приличнымъ приданымъ.
Познакомившись съ нашими дамами, она очень быстро сумeла объединить ихъ на почвe семейныхъ вечеровъ, любительскихъ спектаклей, маскарадовъ и проч. Недурно владeя карандашемъ и красками, она привлекла къ этому дeлу почти всeхъ нашихъ дамъ для рисованія цвeтовъ по атласу, ввиду чего многія изъ нашихъ холостыхъ квартиръ обогатились подушками, на атласномъ фонe которыхъ пышнымъ цвeтомъ разцвeтали зеленыя розы, желтые ландыши и проч. диковинные цвeты.
На эти уроки живописи допускались и мы, молодежь, при чемъ намъ поручалось обслуживатъ дамъ чаемъ, печеньями и разговорами. Дeтей у нихъ не было, жила съ ними старушка, мать Командира, прекрасно ладившая со своей невeсткой. Они были очень гостепріимны и ихъ домъ оченъ охотно посeщался.
Марія Петровна обладала большой дозой юмора и ее весело было послушать. Помню одинъ изъ ее разсказовъ о первомъ ея наблюденіи кавалерійскихъ привычекъ. Разсказъ этотъ запомнился мнe потому, что объектомъ этого наблюденія, самъ того не подозрeвая, явился я, собственной персоной.
— “Пріeхала я въ Кeльцы часа въ 3 дня, остановилась въ Бристолe и потребовала обeдъ въ номеръ” — разсказывала Марія Петровна. — “Отдохнувши и побродивъ по городу, рeшила къ ужину спуститъся въ ресторанъ, гдe уже почти всe столики были заняты, но услужливый метрдотель все же нашелъ мнe мeсто въ уютномъ уголкe, откуда я могла наблюдать всю публику. Среди присутствующихъ мое вниманіе сразу же привлекъ одинъ изъ столиковъ, за которымъ сидeлъ высоікій стройный офицеръ въ формe поручика того же кавалерійскаго полка, командиромъ котораго былъ назначенъ мой мужъ. Итакъ, передо мной былъ первый мой однополчанинъ. И вамъ конечно станетъ понятенъ тотъ интресъ, съ которымъ я его наблюдала”, скользнувъ при этомъ въ мою сторону лукавымъ глазомъ и улыбнувшись, она продолжала: “Кромe того была еще одна причина для моего любопытства, а именно: его разговоръ съ метрдотелемъ, который благодаря близости нашихъ столовъ, я слышала дословно. Поручикъ очевидно окончилъ свой ужинъ и бросивъ вгзлядъ на часы подозвалъ мертдотеля: — “Прикажите податъ маленькій кофейникъ кофе и четверть литра Бенедектина” послeдовалъ заказъ и вынувъ серебряный портсигаръ, офицеръ закурилъ папиросу, я же вся обратилась въ зрeніе. Мнe такъ часто приходилось слышать, что шампанское и ликеръ являются излюбленными напитками кавалерійскихъ офицеровъ, но видeть какъ они ихъ пьютъ мнe не приходилось ни разу и вотъ судьба посылаетъ мнe такой удобный случай. Вскорe передъ поручикомъ появился небольшой фарфоровый кофейникъ со спиртовой грeлкой и бутылка темнаго стекла оригинальной формы. Приказавъ лакею налить кофе въ поданную чашку, Поручикъ взялъ бутылку и наполнивъ рюмку темной густой жидостью, поднялъ ее и посмотрeвъ на свeтъ — выпилъ. Положивъ сахаръ въ кофе, онъ налилъ вторую рюмку и... выпилъ, размeшавъ сахаръ въ чашкe, онъ выпилъ третъю рюмку, за которой послeдовали 4-я, 5-я и 6-я, послe чего онъ наконецъ счелъ своевременнымъ отхлебнуть глотокъ кофе. Вотъ и выходитъ, что вeкъ живи — вeкъ учись: до сихъ поръ я считала, что пить ликеръ надо маленькими глотками, запивая каждый изъ нихъ большимъ количествомъ кофе, а оказывается наоборотъ — кофе пьется въ малыхъ дозахъ, каждая изъ которыхъ сопровождается большимъ количествомъ ликера!”.
Во время этого разсказа, сопровождаемаго общимъ смeхомъ, я нeсколько разъ ловилъ на себe лукавые взгляды разказчицы и только тогда меня осeнило сознаніе: да вeдь герой то этого разсказа я! и въ памяти мелькнуло воспоминаніе о моемъ послeднемъ проeздe черезъ Кeльцы по возвращеніи изъ отпуска. Вспомнился и залъ ресторана и пожилая, южнаго типа дама, сидящая за однимъ изъ столовъ.
— “ Такъ вотъ Ваша благодарность за расширеніе Вашего жизненнаго опыта, сударыня!” съ дeланнымъ возмущеніемъ заявилъ я, “вмeсто того чтобы быть признательной, Вы высмeивате Вашего учителя!” и когда выяснилась моя роль въ этомъ маленькомъ приключеніи, общій смeхъ перешелъ въ хохотъ.
Помню еще одну изъ проказъ милой Маріи Петровны, когда на собранномъ у нее дамскомъ совeщаніи было рeшено устроить въ Собраніи маленькій костюмированный вечеръ, при чемъ на заявленіе одного изъ присутствовавшихъ при этомъ офицера, что, хорошо зная нашихъ немногочисленныхъ дамъ, мы легко расшифруемъ каждую, какъ бы онe ни были замаскированны, Марія Петровна съ лукавой улыбкой заявила: “Посмотримъ!”
Въ назначенный вечеръ офицерское собраніе начало наполняться гостями, причемъ дамы отдeльнымъ ходомъ проходили прямо въ дамскую уборную. Въ гостиной въ это время собралась почти вся молодежь, съ нетерпeніемъ ожидая выхода дамъ. Вскорe дверь уборной отворилась и оттуда потянулось дамское шествіе: шли онe парами подъ руку и было ихъ всего восемь, но къ сожаленію всe онe были одeты въ одинаковые балахоны, скрывавшіе совершенно фигуру и съ капюшонами на головахъ, въ которыхъ были лишь небольшія отверстія для глазъ, руки такъ же были скрыты длинными до локтя бeлыми перчатками. При такихъ условіяхъ узнатъ кого-либо изъ нихъ абсолютно не представлялось возможнымъ, вызвать же ихъ на разговоръ, дабы судить по тембру голоса не представлялось возможнымъ, ибо на всe попытки наши, онe хранили гробое молчаніе и лишь одна изъ нихъ молча протянула намъ сложенную записку, въ которой печатными буквами было написано: “Мы всe нeмы до ужина”.
Начались догадки, вызывающія общій смeхъ, подъ аккомпанементъ котораго “нeмыя” дамы перешли въ залъ, гдe и начались танцы. Надежды наши узнать хоть одну изъ дамъ по манерe танцевать такъ же потерпeли фіаско, ибо широкіе балахоны хорошо берегли свою тайну. Въ это время кто-то изъ офицеровъ сказалъ: Господа! Насколько вамъ извeстно, нашихъ милыхъ дамъ всего лишь семь, а здeсь мы имeемъ удовольствіе видeтъ восемь — кто же восьмая?” Эти слова еще болeе разожгли любопытство и публика съ колоссальнымъ нетерпeніемъ ожидала сигнала къ ужину.
По существующему въ полку обычаю лишь жену Командира полка обычно велъ къ столу Старшій Штабъ-Офицеръ, прочихъ же дамъ разбирали всe офицеры во главe съ Командиромъ полка. Интересно было наблюдать какъ вошедшій въ гостиную Старшій Штабъ-Офицеръ остановился въ полномъ недоумeніи передъ восемью совершенно одинаковыми домино. Наконецъ, съ присущей ему рeшительностью онъ остановилъ свой выборъ на одномъ изъ нихъ и, предложивъ ей руку, повелъ въ столовую подъ звуки марша; за нимъ потянулись остальные семь паръ, а затeмъ оставшіеся безъ дамъ офицеры. Рeшительный моментъ приближался и вотъ, какъ по командe, таинственные капюшоны откинулись и общій хохотъ огласилъ столовую. Начать съ того, что вмeсто предполагаемой Командирши Старшій Штабъ-Офицеръ привелъ къ столу свою собственную жену, Марія же Петровна оказалась моей дамой; но общій смeхъ превратился въ гомерическій хохотъ, когда изъ-подъ капюшона дамы Ротмистра Баумана показалась усатая голова Ротмистра Ла-Данъ съ пышными подусниками. Такъ вотъ она — таинственная восьмая дама! Нечего и говорить, что ужинъ прошелъ съ небывалымъ подъемомъ. — Да, много пользы, много хорошаго сдeлала милая Марія Петровна для офицерскаго общества и всe эти дрязги, сплетни, ссоры и пересуды разцвeтающія обычно въ маленькихъ гарнизонахъ пышнымъ цвeтомъ — сошли у насъ со сцeны окончательно. Приблизительно то же можно сказать о роли Командира для офицеровъ полка. Учитывая вредное вліяніе маленькихъ стоянокъ, лишенныхъ какихъ-либо культурныхъ развлеченій, онъ помимо законныхъ отпусковъ широко пользовалъ всякую возможность для посылки офицеровъ въ различныя краткосрочныя командировки, давая тeмъ случай встряхнуться и хоть ненадолго перемeнить обстановку, скучныя же до сего времени тактическія занятія превратилъ въ рядъ интересныхъ докладовъ, вмeнивъ каждому въ обязанность сдeлать одно сообщеніе на любую тему, что заставило многихъ болeе основательно ознакомитъся съ военной литературой. — Кстати, коснувшись разъ литературы, я къ сожалeнію долженъ сказать, что чтеніе вообще въ полку было не въ ходу и полковой библіотекой, тоже довольно слабой, пользовалась лишь небольшая сравнительно группа офицеровъ. Все же долженъ съ удовлетвореніемъ сказать, что наблюдая вскользь офицерскій составъ нашей дивизіи, я опредeленно замeчалъ, что наши офицеры замeтно выдeлялись своей свeтскостъю и умeніемъ держатъ себя въ обществe.
14. ДИВИЗІЯ
Штабъ нашей дивизіи стоялъ въ Кeльцахъ, полки же дивизіи были расквартированы въ 3-хъ губерніяхъ: Драгуны — въ Радомской, Уланы — въ Кeлецкой, Гусары и Казаки — въ Петроковской.
Дивизіей въ то время командовалъ Генералъ-Лейтенантъ Бобылевъ, бывшій на этомъ посту долгое время. Какъ начальникъ и начальникъ кавалерійскій, онъ оставлялъ желать многого, ибо въ полной мeрe былъ лишенъ иниціативы и дерзанія, но эти качества, столь необходимыя въ военное время, ему по счастью примeнять не пришлось, въ обыденной же жизни онъ, какъ начальникъ, былъ не такъ ужъ плохъ.
Ограничиваясь немногочисленными смотрами, онъ не вмeшивался въ строевую подготовку, а удачный подборъ Коман-дировъ полковъ давалъ ему полную возможность почивать на лаврахъ.
Гарнизонъ въ Кeльцахъ былъ сравнительно большой: 5-й стрeлковый полкъ и 21-я конно-артиллерійская батарея. Вотъ офицерамъ-то этихъ частей и приходилось ежедневно сталкиваться съ Генераломъ, въ полки же дивизіи онъ выeзжалъ раза 3-4 въ годъ, требуя при этомъ самой помпезной встрeчи. Кстати, будучи слегка похожъ на Грибоeдовскаго Скалозуба, онъ считалъ себя чрезвычайно красивымъ, особенно въ конномъ строю и часто огорашивалъ своихъ ординарцевъ вопросомъ: “А что, Корнетъ, не правда ли, я красивъ?”.
По этому поводу вспоминаю случай, когда нашъ Корнетъ Петровскій поставилъ Генерала въ трудное положеніе.
По своему обыкновенію воспользовавшись перерывомъ во время смотра, Генералъ, вытянувъ впередъ свои длинныя ноги к повернувшись къ ординарцу, задалъ ему вопросъ: “А что, Корнетъ, красивъ вашъ Начальникъ дивизіи, а?” — “Никакъ нeтъ, Ваше Превосходительство!” послeдовалъ отвeтъ шустраго корнета, и когда брови Генерала грозно нахмурились, онъ добавилъ: — “Красота — это не то слово, но вся наружность Вашего Превосходительства настолько мужественна, что оставляетъ красоту далеко за собой”.
Этотъ витіеватый комплиментъ заставилъ генеральскіе брови разгладиться, но зато въ глазахъ появилось подозрeніе — не разыгрываетъ ли его этотъ мальчишка. Во всякомъ случаe къ вопросу о красотe Генералъ больше не возвращался. По своему семейному положенію Генералъ считался не то холостякомъ, не то вдовцомъ, во всякомъ случаe былъ одинокъ и, какъ всeмъ было извeстно, питалъ нeжныя чувства къ одной изъ дамъ общества, которая весьма охотно принимала у себя молодыхъ корнетовъ, конечно, безъ вeдома Его Превосходительства. Забирались мы къ ней обычно маленькими партіями человeка въ тричетыре часовъ съ 6-7 вечера, принося съ со-бою ветчину, различные консервы, пирожныя съ изряднымъ количествомъ коньяку и ликеровъ. Горничная, кстати сказать прехорошенькая, дeятельно помогала барынe замeтать наши слeды на случай появленія Превосходительнаго покровителя, для чего всe наши пальто, шашки и фуражки убирались въ ея комнату, куда въ случаe опасности собирались и мы, чтобы оттуда драпануть чернымъ ходомъ. Если вечеръ былъ удачный и генеральская опасность не грозила нашему веселью, мы веселились во всю часовъ до 3-4 утра, дeля время между столовой, будуаромъ, куда приглашались по одиночкe для “секретнаго” собесeдованія, и комнатой горничной, куда ходили за “забытымъ въ пальто носовымъ платкомъ”.
Въ Кeльцахъ мы бывали частенько, ибо 37 верстъ, отдeляющія насъ отъ этого города, не служили препятствіемъ для нашихъ вылазокъ. Маленькія справки въ Штабъ Дивизіи, маленькое объединеніе съ офицерами 21-й конной батареи, или наконецъ, маленькій (до семи сутокъ) отдыхъ на гауптвахтe — вотъ главные поводы нашего посeщенія губернскаго города. Связей и знакомствъ съ мeстнымъ обществомъ у насъ было немного, но зато въ лучшихъ ресторанахъ города насъ принимали съ распростертыми руками. Въ Кeльцахъ же былъ расположенъ 2-й эскадронъ нашего полка, на офицерахъ котораго и лежала главнымъ образомъ обязанность по поддержанію всeхъ знакомствъ и связей офиціальнаго характера, то есть посeщеніе Губернаторскихъ пріемовъ, Собранія Стрeлковаго полка и проч.
Изъ полковъ дивизіи дружнeе всего мы жили съ нашими однобригадниками драгунами. Расквартированные въ маленькомъ жидовскомъ городкe Радомской губ., отдeленные отъ жел. дороги на 70 верстъ, они въ этомъ отношеніи были поставлены въ еще болeе худшія условія, чeмъ мы, но эта глушь имeла и свои хорошія стороны, заставляя г. г. офицеровъ все свое какъ служебное, такъ и свободное время отдаватъ полку. Зато вопросъ съ отпусками и командировками обстоялъ у нихъ значительно сложнeе и вырватъся “въ свeтъ” изъ забытаго Богомъ С — ва было не легкимъ дeломъ, благодаря чему офицерство слегка дичало. Въ другихъ полкахъ дивизіи надъ нашими однобригадниками слегка подшучивали, говоря, что, будучи переведены за 2 года передъ войной въ Камышъ, они первое время гуляли по его улицамъ, держась за руки и съ любопытствомъ останавливались передъ каждымъ электрическимъ фонаремъ. Дружба наша съ ними, ослабeвшая въ зимній періодъ за дальностью разстояній, съ наступленіемъ лeтняго кампамента возстанавливалась и крeпла. Къ сожалeнію, въ Бeломъ движеніи офицеры полка были представлены въ минимальномъ количествe, въ эмиграціи же они совсeмъ распылились и это былъ одинъ изъ рeдкихъ полковъ не имeвшій своего объединенія.
Городъ Ченстоховъ Петроковской губ., гдe стояли наши гусары, считался лучшей стоянкой въ дивизіи. Полкъ былъ расквартированъ въ казармахъ на окраинe города, гдe были и квартиры для г. г. Офицеровъ. Кромe Гусаръ въ городe стояла Стрeлковая бригада и Штабъ 14 Кон. Арт. Дивизіона съ 23-й к. а. батареей. Самъ по себe городъ Ченстоховъ не представлялъ ничего особеннаго, но, во-первыхъ, стоялъ на желeзной дорогe, а, во-вторыхъ, благодаря Чудртворной иконe Божіей Матери, хранящейся въ мeстномъ монастырe, становился въ извeстный періодъ года центромъ паломничества чуть ли не всего Царства Польскаго и тогда наплывъ бывалъ такъ великъ, что вокругъ города разбивали цeлый лагерь. Туда eхали по желeзной дорогe, въ экипажахъ, верхомъ, шли пeшкомъ, а бывали и такіе, что по обeту совершали весь далеко не близкій путь, ползя на колeняхъ. Нечего и говорить, что пока старшее поколeніе, т.е. отцы и дeды молились Богу надзоръ за дочерьми и внучками ослабeвалъ и наши Гусары даромъ времени не теряли. — Встрeчались мы съ ними чаще, чeмъ съ драгунами и отношенія у насъ были прекрасныя, съ той разницей, что дружба съ драгунами носила такъ сказать историческій характеръ и поддерживалась старыми офицерами, съ гусарами же она носила болeе современный характеръ и поддерживалась исключительно молодежью.
14-й донской полкъ — четвертый полкъ нашей дивизіи — стоялъ въ городe Б.. .e Петроковской же губерніи и вмeстe съ гусарами составлялъ 2-ю бригаду. Съ Казаками у насъ соприкосновеній было мало и мы встрeчались исключительно во время лeтняго кампамента.
Въ строевомъ отношеніи, какъ я уже говорилъ, дивизія стояла очень высоко, въ частной же жизни каждый полкъ жилъ своей обособленной жизнью и носилъ такой же обособленный отпечатокъ.
15. ОФИЦЕРСКАЯ КАВАЛЕРІЙСКАЯ ШКОЛА
На девятый годъ моего пребыванія въ полку, подошла и моя очередь eхать въ Школу. Отъ полка насъ eхало двое, такъ какъ драгуны въ этомъ году никого не посылали и мы использовали ихъ вакансію. Вообще, какъ я уже говорилъ, драгуны наши очень неохотно откликались на всяческія командировки, въ чемъ сказывалось вліяніе ихъ Командира полка — человeка грубаго и недалекаго.
Оглядываясь на этотъ девятилeтній періодъ, могу сказать, что полкъ, его офицерская среда и весь укладъ его жизни безконечно укрeплялъ мою любовь къ конному дeлу и подтвердилъ правильность сдeланнаго мною выбора.
Начать съ того, что наша доблестная конница, насчитывающая всего лишь 56 регулярныхъ армейскихъ полковъ представляла какъ бы особую, замкнутую касту въ рядахъ блестящей Россійской Арміи. Наличіе всего лишь 3-хъ кавалерійскихъ училищъ вливало въ наши полки вполнe однородный элементъ, прошедшій черезъ горнило “цука”, проникнутый глубокой любовью къ конному дeлу и безконечно гордящійся званіемъ кавалерійскаго офицера. Эта однородность создавала крeпкую спайку офицерского состава, ограниченное количество полковъ и юнкерскихъ училищъ закрывало въ нашу касту доступъ всякимъ самозванцамъ, а пресловутый “цукъ”, вокругъ котораго создавалось столько критики, проводилъ строгую грань между старшимъ и младшимъ, остающуюся въ сознаніи кавалерійскаго офицера въ теченіе всей его послeдующей службы. Само начальство въ лицe какъ начальниковъ Училищъ, Командировъ эскадроновъ, такъ и смeнныхъ офицеровъ если и боролось съ цукомъ, то лишь для вида, слeдя главнымъ образомъ за тeмъ, чтобы онъ не носилъ грубо оскорбительной формы, цукъ же, проводимый въ границахъ приличія, какъ бы строгъ онъ ни былъ, преслeдованію не подвергался, т.е. начальство просто его “не замeчало”, ибо само оно въ свое время прошло такую же школу.
Затeмъ маленькіе погранчиные городки “Воленсъ-Ноленсъ” заставляли офицера болeе внимательно относиться къ своимъ обязанностямъ не только не отвлекая его отъ службы, но наоборотъ — пріучая его и часть своего досуга посвящатъ ей, благодаря чему офицеръ вплотную подходилъ къ солдату.
“Корнетъ! Назовите мнe изъ своего взвода всeхъ женатыхъ” сплошь да рядомъ отдавалось приказаніе дeлающимъ смотръ полку начальствомъ и не было случая, сколько я помню, чтобы корнетъ ошибся. Былъ, правда разъ, какъ мнe передавали случай, когда какой-то шустрый корнетъ не то по незнанію, не то изъ озорства, получивъ отъ Нач-ка Дивизіи такое приказаніе, скомандовалъ: “Женатые, — выходи!”, за что и угодилъ на семь сутокъ на гауптвахту. И невольно при этомъ вспоминаю свое удивленіе, когда, будучи в отпуску, я, гуляя съ сестрою, бывшей замужемъ за ротнымъ командиромъ пeхотнаго полка, спросилъ ее фамилію встрeчнаго Штабсъ-Капитана того же полка и въ отвeтъ получилъ: “Право, не знаю”. Правда, въ пeхотномъ полку вдвое больше офицеровъ чeмъ въ кавалерійскомъ, но не знать офицера своего полка, да еще стараго Шт. Капитана, т.е. прослужившаго въ полку не менeе 10-15 лeтъ — это было для меня абсолютно не понятно. Гдe же тутъ спайка, гдe полковая дружная офицерская семья?!
Да, такъ вотъ, какъ я говорилъ, незамeтно прошло почти дeсятилeтіе моей службы. За это время я полностъю прошелъ стажъ младшаго офицера, т.е. учился самъ на старыхъ солдатахъ, два года завeдывалъ развeдчиками, четыре года — молодыми солдатами, два года былъ помощникомъ начальника. Саперной команды и столько же — на той же должности — въ Учебной командe. Въ промежуткахъ неоднократно исполнялъ должность полкового Адъютанта. Кругозоръ мой значительно расширился и на горизонтe началъ смутно обрисовываться — Эскадронъ. Да, юность отходила и на смeну ей шелъ зрeлый возрастъ.
Ярка и красочна была эта юность и теплоты и сочности ея красокъ съ избыткомъ хватитъ на всю остальную жизнь, какъ бы безрадостна она ни была.
Итакъ, возвращаясь къ моей командировкe, долженъ пояснить, что согласно новому положенію въ Школу посылались не младшіе офицеры, прослужившіе въ полку не менeе трехъ лeтъ, какъ это было раньше, а ближайшіе кандидаты на Эскадронъ. Теперь нeсколько словъ о моемъ однополчанинe, eдущемъ вмeстe со мной въ эту командировку.
Шт. Ротмистръ Д. былъ не коренной офицеръ полка, а переведенъ съ согласія г. г. офицеровъ къ намъ изъ Приморскаго драгунскаго полка послe Японской войны. Милый, симпатичный человeкъ онъ, какъ строевой офицеръ оставлялъ желать лучшаго, но лишать его права на полученіе эскадрона было не въ обычаe полка. По службe онъ былъ старше меня, но по свойственной ему нерeшительности всегда предпочиталъ второе мeсто. Командировка предстояла 2хъ-годичная и потому вполнe понятна наша радостъ отъ предстоящей возможности пожить два года въ Петербургe. Съ собой мы брали по двe лошади (собственная и казенно-офицерская) и по два драгуна (вeстовой и деныдикъ). Что касается Д., то какъ юнкеръ Николаевскаго училища, онъ хорошо зналъ Петербургъ, для меня же наша столица была совершенно не знакома.
Квартирный вопросъ разрeшился очень удачно и мнe удалось найти очень уютную комнату сравнительно недалеко отъ Школы, при которой былъ какой-то тупичекъ, въ которомъ расположился мой Василій. Явившись въ Школу, я встрeтилъ тамъ много знакомыхъ и сразу же почувствовалъ себя въ родной знакомой обстановкe. Организація Школы въ мое время (1909-1911 г. г.) представляла собою слeдующую картину:
а) Постоянный составъ состоялъ изъ Начальника Школы Свиты Е. В. Генералъ-Лейтенанта Безобразова, его помощника Генералъ-Майора Химазъ, Завeдующаго Перемeннымъ составомъ Полковника Багратіона, Завeдующаго Отдeломъ Наeздниковъ Полковника Вергулъ, Завeдующаго Отдeломъ Генер. Штаба Полковника Чаплина и завeдующаго Казачьимъ отдeломъ Полковника Краснова. Затeмъ Адъютантъ, Казначей и рядъ инструкторовъ, вeдающихъ отдeльными смeнами перемeннаго состава и младшихъ офицеровъ — всего 30-35 офицеровъ. Офицеры числились по гвардіи и носили гусарскую форму, среди же офицеровъ конницы ихъ обыкновенно шутя называли “Кавелахскіе гусары”, производя это названіе отъ Кавелахскихъ высотъ, окружающихъ Школьный лагерь въ Красномъ селe.
б) Перемeнніый составъ дeлился на старшій и младшій курсъ и насчитывалъ приблизительно по 50 — 60 человeкъ на каждомъ курсe. Каждый курсъ былъ разбитъ на три смeны. Въ основу этого раздeленія ложились степень выeздки собствекной лошади и посадка всадника, причемъ болeе выeзженныя лошади и всадники съ хорошей посадкой зачислялись въ 1-ю смeну, болeе же слабо выeзженныя лошади и всадники съ не правильной посадкой — въ 3-ю смeну, во 2-ю же поступалъ средній элементъ.
При разбивкe я сразу попалъ въ 1-ю смeну, ибо моя Эмма, завода Иловайскаго была и нарядна и хорошо выeзжена, бeдняга же Д. угодилъ въ 3-ю смeну, ибо онъ очень слабо справлялся со своей капризной Сильвіей. Работать приходилось много особенно 3-ей смeнe, но зато намъ, то есть 1-й смeнe, приходилось фигурировать при всевозможныхъ посeщеніяхъ Школы офиціальными лицами, когда надо было, что называется, показатъ товаръ лицомъ. Каждый день надо было отъeздитъ 4-хъ лошадей: собственную, казенно-офицерскую, доeздку и выeздку. Кромe eзды мы проходили вольтижеровку, рубку, фехтованіе и ковку, а затeмъ кромe того классныя занятія.
Приходили въ Школу къ 8-ми часамъ утра и уходили въ 4, съ перерывомъ отъ 12 до 1 1/2 на завтракъ. Eзда производилась въ прекрасныхъ теплыхъ манежахъ, столовая же (собраніе), фехтовально-гимнастическій залъ и классы помeщались въ отдeльномъ зданіи, выходящемъ на Шпалерную улицу цeлымъ рядомъ большихъ оконъ.
Завтракали въ Школe всe, на обeдъ же оставались немногіе. Буфетъ Офицерской Школы славился на весь Петербургъ и къ завтраку у насъ всегда бывали гости. Столовая была уставлена рядомъ столовъ на 12 человeкъ каждый. Очень скоро публика разбилась на кружки по 12 человeкъ, руководствуясь сходствомъ вкусовъ, закрeпивъ за собою постоянныя мeста. Нечего и говорить что мой столъ состоялъ изъ самыхъ ревностныхъ поклонниковъ Бахуса, и потому пользовался исключительнымъ вниманіемъ буфетчика.
Послe обeда я возвращался домой, гдe немного отдохнувъ, отправлялся бродить по городу, знакомясь со всeми достопримeчательностями и злачными мeстами, въ чемъ мнe значительно помогалъ Д., хорошо знающій городъ. Мой Василій тоже чувствовалъ себя недурно.
Зима прошла незамeтно, впереди предстояли лагери въ Красномъ, затeмъ парфорсныя охоты въ Поставахъ и переходъ на старшій курсъ. Въ теченіе этой зимы произошло событіе, всколыхнувшее всю нашу армейскую конницу — намъ наконецъ вернули нашу форму временъ Императора Александра II и такимъ образомъ вновь возродились доблестные Драгуны, Уланы и Гусары.
Къ этому событію мы готовились давно и Высочайшій Приказъ не засталъ насъ врасплохъ, и когда Начальникъ Школы, желая отмeтить это событіе пригласилъ насъ всeхъ отъ имени постояннаго состава на завтракъ, — мы всe прибыли въ полной парадной (новой) формe, при чемъ строй нашъ по своему разнообразію и яркости красокъ поражалъ глазъ своею красотой.
Красное Село: Лагерь Школы былъ расположенъ въ Авангардномъ лагерe и представлялъ рядъ деревянныхъ бараковъ, образующихъ четырехугольникъ съ большимъ баракомъ Офицерскаго Собранія посрединe. Нeсколько въ сторонe были расположены конюшни. Крытыхъ манежей не было, ибо здeсь уже начинался курсъ полевой eзды по пересеченной мeстности. Всe постройки были свeтлыя и уютныя, особенно Офицерское Собраніе. Столовая представляла собою одну громадную комнату, черезъ которую тянулся одинъ общій длинный столъ, а вдоль короткой стeнки былъ расположенъ прилавокъ. Къ столовой примыкало четыре небольшихъ отдeльныхъ кабинета. Кстати будетъ упомянуть о маленькомъ сюрпризe, ожидавшемъ насъ въ той столовой по прибытіи въ Красное, при чемъ подъ словомъ “насъ” я подразумeваю нашъ столъ (12 человeкъ) прозванный “Корнетскимъ”. — Прибывъ въ лагерь походнымъ порядкомъ, помывшись и переодeвшись, я отправился въ Собраніе къ завтраку. Войдя въ столовую, я по обыкновенію направился къ прилавку, у котораго уже столпилась публика, но по дорогe былъ перехваченъ лакеемъ Александромъ, обслуживающимъ Корнетскій столъ зимою, который передалъ мнe визитную карточку. На карточкe было отпечатано: “Филиппъ Ивановичъ Романовъ”, а подъ этимъ черниломъ было написано: “проситъ Васъ пожаловать въ кабинетъ № 2”. — Въ полномъ недоумeніи я послeдовалъ за Александромъ по указанному адресу и, войдя въ кабинетъ, былъ встрeченъ хоромъ привeтствовавшихъ голосовъ. Осмотрeвшись, я увидeлъ почти всeхъ компаньоновъ по Корнетскому столу и пока мы дeлились своимъ недоумeніемъ подошли и остальные. Съ появленіемъ послeдняго изъ нашихъ, въ кабинетъ вошелъ и самъ Ф. И. въ шикарномъ смокингe и, сдeлавъ общій поклонъ, обратился къ намъ съ маленъкой рeчью, содержаніе которой сводилось къ слeдующему: “Вашъ столъ не въ примeръ прочимъ оказалъ въ теченіе зимы исключительную честь какъ моему буфету, такъ и моей столовой, ввиду чего я прошу Вашего разрeшенія привeтствовать Васъ завтракомъ — покорнeйше прошу за столъ!” Столъ былъ точной копіей Корнетскаго стола съ обозначеніемъ нашихъ привычныхъ мeстъ и буквально ломился отъ всевозможныхъ закусокъ, винъ, коньяковъ и водокъ. На всe наши просьбы занять мeсто за столомъ Ф. И. категорически отказался, оставаясь все время на ногахъ и руководя прислугой. Завтракъ прошелъ съ исключительнымъ подъемомъ, а когда передъ каждымъ приборомъ была водружена бутылка шампанскаго — стало и совсeмъ весело.
Этотъ милый знакъ вниманія со стороны нашего буфетчика хотя и влетeлъ ему, что называется “въ копeйку”, былъ принятъ нами со спокойной совeстъю, ибо за зимній періодъ нашъ столъ передъ затратами не останавливался. Работа въ Красномъ вся протекала на воздухe и заключалась въ eздe по пересeченной мeстности и пока дeло касалось горъ, долинъ и овраговъ все шло благополучно, но когда въ проходимый участокъ включался рубленный лeсъ, приходилось держать ухо востро. — Дeло въ томъ, что такіе участки обычно покрывались молодой порослью, подъ которой свершенно скрывались большие пни спиленныхъ деревьевъ, а такъ какъ прохожденіе обычно совершалось или на рыси, или на галопe, то паденія бывали довольно часто и нерeдко бывали чреваты послeдствіями. Какъ примeръ, могу указать на паденіе моего однобригадника Шт. Ротмистра Троицкаго, который падая вмeстe съ лошадью потерялъ отъ сотрясенія сознаніе, а поднявшаяся въ это время лошадь наступила ему на голову, выломавъ при этомъ кусокъ черепной кости величиной въ ладонь. Когда я его увидeлъ въ первый разъ послe выхода его изъ госпиталя стоящимъ у буфетной стойки и пьющимъ водку, — я глазамъ своимъ не повeрилъ. Оказывается, что выломанную кость пришлось удалить, вставить же на мeсто ее серебряную пластинку, какъ ему рекомендовали доктора, Троицкій категорически отказался и такимъ образомъ дыра въ добрую ладонь величиною оказалась прикрытой одной кожей. Впрочемъ это не мeшало Сергeю чувствовать себя прекрасно и искренне благодарить Бога за счастливый исходъ паденія.
Красносельскій періодъ закончился общими маневрами всeхъ войскъ лагеря, въ которомъ мы, офицеры Школы принимали участіе въ качествe ординарцевъ при начальствующихъ лицахъ. Служба была не легкая, особенно для тeхъ, которымъ какъ и мнe выпала доля попасть въ ординарцы къ Великому Князю Николаю Николаевичу. Рeдкій изъ насъ отдeлывался благополучно, большинство же заполучало 3-5, а то и 14 сутокъ гауптвахты. Меня, слава Богу, чаша эта минула, при чемъ на половину я обязанъ этимъ исключительной ловкости моей кобылы.
Начинался новый періодъ обученія — Парфорсныя Охоты, къ которому мы готовились съ огромнымъ интересомъ, ибо ни “Saumur” во Франціи, ни “Pincrol” въ Италіи, ни Англійскія, ни Германскія Школы не располагали такими удобствами, какими были обставлены наши охоты въ Поставахъ. Почти въ центрe Виленской губерніи Офицерская Школа арендовала у графа Пжездецкаго его огромныя угодья, вся площадь которыхъ поражала разнообразіемъ своей природы. Возвышенности чередовались съ оврагами, луга и долины пересeкались безсчисленными ручьями и болотцами, а многочисленныя рощи переходили часто въ густой кустарникъ, частью вливались въ сплошную массу лeса. Къ Поставамъ вела узкоколейка отъ ст. Свенцяны, по которой ходили вагоны настолько маленькіе, что въ нихъ помeщались лишь 4 лошади, да и тeхъ приходилось пригибать за уши, чтобы ввести въ вагонъ.
Этотъ поeздъ-игрушка весело посвистывалъ пробeгая свой путь довольно быстро и останавливался на берегу довольно большого озера, гдe и выгружалъ своихъ двуногихъ и четвероногихъ пассажировъ.
Офицеры, какъ постояннаго, такъ и перемeннаго состава помeщались въ Охотничьемъ Замкe, лошади же и состоящіе при нихъ солдаты — въ конюшняхъ и маленькой казармe на другой сторонe озера.
Охотничій Замокъ представлялъ собою большое двухъэтажное зданіе красивой архитектуры, окруженное тeнистой рощей, съ аллеями и красивыми уютными уголками. Въ нижнемъ этажe помeщались столовая, читальня и нeсколько карточныхъ комнатъ, а также большая, крытая стекломъ веранда, уставленная низкими шезълонгами и маленькими столиками. Во второмъ этажe были расположены спальни на 6-8 человeкъ каждая и умывальныя комнаты.
Кормили насъ великолeпно, а о буфетe и говорить не приходилось — до того онъ былъ безукоризненъ и въ качественномъ и въ количественномъ отношеніи.
Рабочій день начинался въ 8 часовъ утра, при чемъ охоты чередовались съ проeздками. Охоты производились какъ по искусственному слeду, такъ и по живому звeрю, для каковой цeли при Школe былъ небольшой звeринецъ, гдe всегда былъ достаточный запасъ звeря, такъ называемаго “даніэля” — особой породы антилопы, отличающейся большой рeзвостью.
При охотe по искусственному слeду роль звeря играетъ всадникъ, тянущій за собою на арканe губку, сильно пропитанную лисьей мочей. За полчаса до начала охоты всадникъ этотъ выeзжаетъ къ означенному пункту и опускаетъ губку на землю, затeмъ трогается впередъ любымъ алюромъ, выбирая по возможности болeе разнообразную пересeченную местность. Губка тянется за нимъ, оставляя на землe запахъ лисицы. Пройдя свой путь (верстъ 10-12), всадникъ останавливается и подтягивая губку на сeдло, ждетъ прибытія охоты. При такомъ способe прокладки слeда естественно, что чeмъ тише идетъ всадникъ, тeмъ рeзче оставляемый губкой слeдъ и тeмъ быстрeе идутъ собаки, а слeдовательно и вся охота, если же всаднккъ идетъ рeзвымъ алюромъ, то губка прыгая за нимъ лишь изрeдка касается земли, дeлая слeдъ прерывистымъ и собаки, боясь его потерять, идутъ тише.
При охотe по живому звeрю къ мeсту начала охоты приблизительно за 15-20 минутъ до подхода собакъ вывозится въ клeткe на двухъ колесахъ даніэль. Лошадь отпрягается и уводится, и откидная дверца клeтки открывается. Когда шумъ шаговъ уходящей лошади замретъ, можно наблюдать какъ изъ клeтки высунется маленькая головка со сторожко поставленными ушами, а затeмъ и большая часть туловища, успокоеннаго наступившей тишиной животнаго. Однимъ легкимъ скачкомъ оставляетъ онъ клeтку и, осмотрeвшись, исчезаетъ въ глубинe лeса. Приведенная на это мeсто свора начинаетъ “варъ”, то есть, то разбeгаясь, то опять сбиваясь въ свору знакомится со слeдомъ и ищутъ его продолженія пока раздавшееся тявканье одной изъ собакъ не даетъ знать, что слeдъ найденъ и вся свора, а за ними и охота бросается впередъ, пока или не настигаетъ и “возметъ” звeря, т.е. пока футеръ (доeзжачій) не приколетъ его, или пока свора окончательно не потеряетъ слeдъ и не упуститъ звeря.
Передъ началомъ охоты всe мы были собраны въ бильярдной комнатe, гдe путемъ разстановки шаровъ намъ была объяснена схема охоты съ надлежащими разъясненіями.
А) Звeрь:
Б) Собаки:
В) Доeзжачiй:
Г) Н-къ охоты:
Д) Шт.-Офицеры: - — - — -
- — - — -
- -
Е) Мы:
Согласно этимъ разъясненіямъ ни собакъ, ни доeзжачаго, ни Начальника охоты, ни Штабъ-Офицеровъ мы перегонять не имeли права. Какъ звeрь, удирающій во-всю, спасая свою жизнь, такъ и собаки, стремящіеся его догнать, давали при этомъ максимальную рeзвость и для того чтобы отъ нихъ не отставать, надо было только стараться висeть у нихъ на хвосту, но вотъ тутъ-то и начинались затрудненія, а именно — запрещеніе обгонять Штабъ Офицеровъ. Кстати, два слова о нихъ.
Штабъ Офицеры, попавшіе въ кандидатскіе списки на командованіе полкомъ, согласно существовавшему положенію привлекались для отбыванія сезона парфорсныхъ охотъ какъ зкзаменъ по полевой eздe. Ввиду того, что многіе изъ нихъ занимали въ полку должность Завeд. Хозяйствомъ, болeе связанную съ удобнымъ мягкимъ кресломъ, чeмъ со строевымъ сeдломъ — экзаменъ этотъ былъ необходимъ и многимъ изъ нихъ сильно портилъ по службe. Зная это, они старались во-всю, но долгое отсутствіе постоянной практики давало себя знать и въ смыслe рeзвости и при одолeніи препятствій.
Однимъ словомъ, картина получалась такая: звeрь добросовeстно спасалъ свою жизнь, собаки дули за нимъ во всю мочь, а мы слышали только какъ лай ихъ все болeе отдалялся и охота постепенно уходила отъ насъ. А почему? Да потому, что между нами и охотой вклинились г. г. Штабъ-Офицеры. Не видя начальства, ушедшаго впередъ, многіе изъ нихъ сократили алюръ, боясь наскочить на какой-либо пень, заросшій кустарниками, когда же по пути охоты попадалось поваленное дерево, плетень, заборъ или ручей, настолько длинные, что обойти ихъ было нельзя — начиналась eзда вдоль препятствія въ поискахъ удобнаго для “перелаза” мeста. Не имeя права перегонять ихъ приходилось выжидать пока хватало терпeнія, а когда его не хватало — прорывать ихъ строй и взявъ смаху препятствіе нажимать во-всю, чтобы догнать ушедшую далеко впередъ охоту, за что и получать въ концe концовъ втерку отъ начальства. Когда въ охотe принимали участіе гости, а особенно дамы, ну тогда мы получали полное удовольствіе, такъ какъ дамы обычно ни съ какими правилами не считались и шли во-всю, за ними мы и бeдные Штабъ Офицеры оставались далеко позади и прибывали уже много позже конца охоты.
Коснувшись охоты, не могу не упомянуть объ одномъ интересномъ случаe, имeвшемъ мeсто въ мое время. Среди офицеровъ постояннаго состава Школы былъ такой Ротмистръ Д., коренной офицеръ моего полка. Въ полку его не любили и при отъeздe его въ двухгодичную командировку въ Школу ему дали понять, что возвращеніе его въ полкъ не желательно.
По внeшнему виду это былъ нарядный офицеръ съ прекрасной фигурой, свeтлыми распушенными усами и пышной шевелюрой. Онъ недурно игралъ на корнетe, занимался токарнымъ и слесарнымъ дeломъ и къ тому же былъ превосходнымъ фотографомъ. Благодаря этимъ талантамъ, особенно послeднему, ему удалось устроиться въ постоянный составъ Школы, хотя и тамъ онъ симпатіями не пользовался. Его прекрасныя фотографическія работы привлекли вниманіе верховъ и ему неоднократно поручались работы во Дворцe при снимкахъ маленькаго въ то время Наслeдника Цесаревича и Великихъ Княженъ. — Въ Школe я его уже засталъ съ прочнымъ званіемъ Придворнаго Фотографа.
Встрeтилъ онъ меня какъ однополчанина достаточно привeтливо и даже, такъ сказать, покровительственно.
Такъ вотъ, съ этимъ самымъ Д. и случилась ниже описанная исторія. Пользуясь прибытіемъ на охоты Великаго Князя Николая Николаевича начальникъ Школы обратился за завтракомъ къ Ротмистру Д. съ вопросомъ можетъ ли онъ сдeлать кинематографическій снимокъ охоты съ участіемъ Великаго Князя? На что послeдовалъ категорическій отвeтъ, что это очень легко и что онъ только ждетъ приказанія.
Обсудивши всe детали, рeшено было что снимокъ будетъ произведенъ на другой день, причемъ охота будетъ по искусственному слeду.
На вторичный вопросъ имeется ли у Ротмистра Д. все необходимое, вновь послeдовалъ столь же категорическое подтвержденіе.
Настало утро и всe мы подтянутые какъ передъ аппаратомъ тронулись къ пункту начала охоты.
Присутствіе Великаго Князя, а такъ же предстоящая съемка придала охотe натянуто торжественный видъ. По прибытіи на мeсто всe мы видeли въ кустахъ коннаго вeстового, держащаго въ поводу лошадь подъ офицерскимъ сeдломъ, а рядомъ покрытую съ головой фигуру кинооператора, энергично крутившаго ручку аппарата. Заснявъ голову охоты, “варъ” и начало движенія охоты фигура исчезла.
Въ теченіе всей охоты мы нeсколько разъ видeли ту же фигуру, энергично накручивающаго свою шарманку включительно до послeдняго “вара”, заканчивавшаго охоту. — При возвращеніи только и было разговора о произведенной съемкe, которая по заявленію Ротмистра Д. исключительно удалась. Прибывъ въ замокъ и передавая аппаратъ деньщику, Р-ръ Д. утрировано громко, такъ что всe присутствовавшіе ясно слышали обратился къ нему со словами: “Отнеси ко мнe въ комнату и смотри чтобы аппаратъ не раскрылся, а то попадетъ свeтъ и весь снимокъ пропадетъ!”.
Послe завтрака, затянувшагося на этотъ разъ дольше обычнаго Ротмистръ Д. попросилъ разрeшенія уйти, чтобы заняться проявленіемъ, такъ какъ демонстрированіе фильма предполагалось вечеромъ.
Не успeла публика и на половину разойтись, какъ съ верхняго этажа, гдe помeщались квартиры офицеровъ, послышался крикъ Д., ругавшаго своего деныцика. “Мерзавецъ, болванъ! Что ты надeлалъ?! Я ли тебя не предупреждалъ, скотина! Ну, что я теперь скажу Великому Князю?!” — неслось оттуда и появившійся затeмъ Д. съ отчаяніемъ заявилъ присутствовавшимъ на верандe офицерамъ, что “все пропало, что снимокъ, какъ на зло очень удачный, окончательно испорченъ, такъ какъ эта каналья-деньщикъ не осмотрeлъ крючковъ и аппаратъ при постановкe на столъ открылся и проникшій внутрь свeтъ обезцвeтилъ пленки!”.
Отчаяніе бeдняги было такъ велико, что бывшій съ нами въ этотъ моментъ Великій Князь самъ началъ его успокаивать, говоря, что въ слeдующій разъ Богъ пошлетъ больше удачи. Сидя послe ужина въ тотъ же день въ одномъ изъ моихъ любимыхъ уголковъ сада, я вдругъ увидeлъ подходившаго ко мнe Д., напeвавшаго какую-то шансонетку. Выгляделъ онъ жизнерадостно и совсeмъ не походилъ на обиженнаго. Въ разговорe я коснулся исторіи со снимкомъ и выразилъ ему свое сочувствіе, на что онъ, улыбнувшись и оглядевшись вокругъ, шепнулъ мнe на ухо: “Ерунда! Никакого снимка не было[“ и видя мое недоумeніе, пояснилъ тeмъ же пониженнымъ голосомъ, что получивъ приказъ о производствe съемки, онъ только прійдя домой убeдился, что новой ленты у него нeтъ и достать ее, за краткостью времени негдe. Признаться въ этомъ по его словамъ было “стыдно передъ Его Высочествомъ” и онъ рeшилъ симулировать какъ самую съемку, такъ и дальнeйшую исторію съ порчей. — “Но позвольте”, — возразилъ я, — “вeдь мы же всe видeли Васъ за аппаратомъ, рукоятку котораго Вы крутили по мeрe прохожденія охоты!” — “Ну да! Крутилъ ручку незаряженнаго аппарата!” со смeхомъ отвeтилъ онъ. Оставшись одинъ, я долго не могъ прійти въ себя отъ остроумной наглости этого типа, считавшаго, что признатъся въ своей ошибкe “неловко”, а заставить полсотни людей на протяженіи 2-3-хъ часовъ разыгрывать дурака — “удобно и ловко” и невольно вспоминались при этомъ тe картинныя позы, которыя мы всe принимали, проeзжая каждый разъ передъ аппаратомъ!
Среди инструкторскаго состава обращала вниманіе на себя фигура во-первыхъ самого Филиса, англичанина, по имени котораго была названа и сама система выeздки. Работалъ онъ исключительно съ постояннымъ составомъ, Генеральнымъ Штабомъ и изрeдка съ наeздниками. Система Филиса была популярна и ее широко примeняли какъ въ Сомюрe такъ и въ Пинеролe. Кстати сказать фигура этого “бога eзды” была далеко не блесткая и скорeе напоминала чиновника департамента, особенно своимъ бритымъ, гемороидальнымъ лицемъ и только маленькое сухое, все изъ однихъ мускуловъ тeло выдавало отлично тренированнаго спортсмена.
Важнымъ отдeломъ выeздки молодыхъ лошадей вeдалъ Ротмистръ Губинъ, спокойный, но очень требовательный инструкторъ, большой знатокъ своего дeла, подъ руководствомъ котораго мы, по словамъ нашей “Звeріады” ...
“Спокойно, мягко, осторожно
“Мы стали выeздку вести,
“Чтобы скорeй, насколько можно
“Ей задъ, подъ передъ подвести”.
Eздой на собственныхъ и казенно офицерскихъ лошадяхъ руководили мало примeчательные, но хорошо знающіе инструктора, сильно укрeпившіе насъ въ сeдлe, а нeторымъ въ корнe измeнившіе посадки.
Изъ Школы во всякомъ случаe “при желаніи” можно было получить многое, но если на нее смотрeть какъ на одну изъ возможностей пожить два года въ столицe, то итогъ получался другой.
Интересно еще отмeтить отдeлъ оказанія медицинской помощи. При самой Школe состоялъ свой врачъ, въ вeденіи котораго состоялъ околодокъ, для болeе же сложнаго и длительнаго леченія больныхъ обычно отправляли въ одинъ изъ лазаретовъ Краснаго Креста, каковыхъ было два: Николаевскій и Благовeщенскій.
Мимоходомъ упомяну, что врачъ Школы, гдe по роду самихъ занятій приходилось болeе всего считаться съ ушибами, переломами и проч. увeчьями, былъ по спеціальности ... интернистъ. Что касается работы выше упомянутыхъ госпиталей, то насколько она въ Благовeщенскомъ, гдe среди персонала числились дочери Государя, велась образцово во всeхъ отношеніяхъ, на столько въ Николаевскомъ она велась до невозможности небрежно. Репутація обоихъ госпиталей была всeмъ намъ хорошо извeстна, чeмъ и объясняются послeднія слова пострадавшаго передъ потерей сознанія: “Ради Бога, въ Благовeщенскій!..”
Выпускала Школа своихъ птенцовъ по двумъ разрядамъ, неуспeвающіе же отчислялись по окончаніи перваго года. Лучшіе семь человeкъ представлялись къ очередному ордену и первый изъ нихъ кромe того заносился на мраморную доску въ манежe. На доску я не попалъ, но къ ордену былъ представленъ. Что касается бeдняги Демьяна, то изъ-за капризовъ своей “Сильвіи”, съ которой онъ такъ и не могъ справиться, окончилъ онъ по второму разряду.
О себe лично могу сказать, что эти два года Школы дали мнe много и въ смыслe укрeпленія своихъ знаній и въ смыслe сильнаго расширенія круга знакомствъ, пригодившихся мнe впослeдствіи. Такъ напримeръ, подъ покровительствомъ Атамана Краснова я впервые началъ собирать на Дону своихъ Уланъ, а знакомство съ Гетманомъ Скоропадскимъ спасло меня отъ большихъ непріятностей на Украинe — оба они вмeстe со мной кончили Школу.
Со Школой заканчивался первый этапъ службы Кавалерійскаго офицера такъ наз. “младшій офицеръ”. Предстоялъ съ полученіемъ эскадрона новый, командный этапъ.
Итакъ: 3 года корнетства, 4 года поручикомъ, 5 лeтъ Шт.-Ротмистромъ до Школы — итого 12 лeтъ. Что ждетъ меня по возвращеніи въ полкъ покажетъ будущее, пока же только извeстно, что свободнаго эскадрона въ полку нeтъ.
Тепло распростившись со Школой и продавъ выгодно свою кобылу, для ликвидаціи своего не въ мeру широкаго образа жизни отправился въ свой славный градъ Пинчевъ, заeхавъ не надолго въ Полтаву повидать своихъ.
КОНЕЦЪ
Оцифровано православным братством во имя св. Царя-искупителя Николая.
Keine Kommentare:
Kommentar veröffentlichen